Я бродил по Сочи, смотрел на беженцев. Мне и в голову не пришло перебраться через границу и вступить вместе со многими соплеменниками в отряд Басаева или Гелаева. Нет.

Я думал только о том, что война – это ужас, который случается даже не с теми, кто воюет, а с теми, кто просто оказался рядом. Им хуже всех. Так было всегда, во все времена. Поэтому войны прокляты в веках.

Но если война начинается, лучше взять оружие в руки. Потому что худшая участь на войне уготована тем, кто остался дома, тем, кто не взял оружия, тем, кто посмел остаться мирным, – а значит, беззащитным – в сердцевие войны. И сам выбрал для себя роль беспомощной жертвы.

На войне не может быть мира, потому нет мирного населения, ни в одной, ни в другой стране. Есть только враг и вражеское население, на своей и чужой территории. А враг может быть с оружием и без. Безоружного врага уничтожить легче. Поэтому безоружного врага уничтожают в больших количествах.

Одни – ковровыми бомбардировками, другие – террористическими актами. Нет никакой разницы, поверьте.

Я дождался своего рейса и улетел в Баку.

Где мне тоже пришлось вести маленькую войну и спасать свою плоть от гибели, вдали от фронтов. Без оружия.

Тогда я еще не понял, что война идет везде. Война против всех народов СССР, не только против абхазов или чеченцев. А вражеское население уничтожают: голодом, безработицей, безграмотностью, преступностью, болезнями, межнациональными конфликтами. Любым способом. И если враг безоружен – тем легче его уничтожить.

По заданной программе численность населения бывшей Страны Советов следовало уменьшить. А оставшихся в живых поработить.

Так всегда делают завоеватели – от Чингисхана до Гитлера, и от империи инков до «мирового сообщества».

16 лет спустя я стоял перед пограничным контролем в местечке Псоу, у одноименной реки, на выезде из России в Абхазию. Я стоял в шикарных новых ботинках «гриндерз», одетый в стиле «милитари», в кепке армейского образца. Не хватало только больших темных очков – я не ношу очков.

Инспектор открыл мой российский паспорт. Стал сверять лицо с фотографией. Я снял кепку. В фотографии я был уверен.

Дождавшись, пока я, устав, немного отвлекся, инспектор прочитал из паспорта: Артур Дениев?

Я задержался с ответом только на секунду:

– Да.

– Из Чечни?

– Родился в Чечне. Давно живу в России.

– Дома бываешь?

– Да, изредка.

– Когда в последний раз?

– В апреле.

– Ездил встречаться с Шамилем Басаевым?

Инспектор пошутил. Наверное, пошутил. Я хотел пошутить в ответ: нет, с Хаттабом. Но вместо этого сказал серьезно:

– Он мертв. Басаев мертв. И Радуев мертв. И Хаттаб мертв. Не с кем там встречаться.

– Жалеешь их?

– Я никого не жалею. Я против войны. За мир во всем мире. Пусть всех поубивают, лишь бы войны больше не было.

Инспектор не заметил, как абсурдно прозвучала моя последняя фраза и процедил только что-то вроде:

– Ну-ну…

И стал звонить по телефону. Рассказывать. Спрашивать инструкций.

Пришла тетенька, задавала мне те же самые вопросы.

Пробивали по разным базам Артура Дениева. Ничего на него не нашли. И пропустили меня:

– Следующий!

Артур Дениев был хорошим парнем, примерным, законопослушным. Спасибо ему – в который раз!

В 1992–1993 годах в Абхазии была настоящая война. С наступательными операциями, обороной и контрнаступлениями, с позициями, тылами, штурмами и рукопашными схватками. Со всем, что бывает на настоящей войне.

Во второй чеченской войне было лишь несколько этапов в самом начале, которые можно назвать боевыми действиями. Все остальное: диверсии и партизанские вылазки, с одной стороны, и карательные операции, с другой.

Когда одна из противоборствующих сторон конфликта представлена исключительно партизанскими отрядами и диверсантами, другая может выполнять роли только полиции и карателей. И это не война – правы были российские генералы.

Впрочем, когда львов гоняют по саванне и расстреливают крупнокалиберными пулеметами с вертолетов и называют это «охотой», то и чеченская операция – «война».

Просто раньше я думал, что война подразумевает наличие хотя бы более или менее сопоставимых войск у противоборствующих сторон. И, например, когда рабы под предводительством Спартака шли на Рим и сражались на поле битвы с легионерами, это еще было похоже на войну – хотя результат столкновения анархичного сброда с регулярными частями почти всегда предсказуем. А вот когда после разгрома восставших рабов отлавливали по всей Италии, поодиночке и группами, и распинали на крестах вдоль дорог – это была уже не война, это была как раз контртеррористическая операция. Или карательная. Что одно и то же.

Сейчас я уже ни в чем не уверен. В значении слов – меньше всего. Теперь каждое слово означает не то, что оно означает, а что-то совсем другое, исходя из ситуации и необходимости. Поэтому, когда начиналась война, ее называли контртеррористической операцией, а теперь карательные акции называют войной. Чтобы красиво и героически.

И я все понимаю. России, русскому народу был нужен этот миф: о собственном героизме, снова о самопожертвовании, о святом христовом воинстве и прочая. Это и есть русская национальная идея. Если бы чеченцев не было, их стоило бы выдумать. Если бы чеченцы не восстали, русские погибли бы как нация. Нет, вторая чеченская не просто привела на президентский престол еще одного чиновника. Но спасла Россию! Дала России миф, веру, образы. И вот снова эти солдатики калечные по метро, пострадавшие за землю русскую. Песни поют. И геройские подвиги во имя и для, в кино и просто на лавочке во дворе. И романтические мужчины, украшенные страданием и шрамами в душе, что дает им право пить беспробудно водку или совершать преступления, или книги писать, например.

Я думаю, что с каждым годом эта прошлая война будет расти и разбухать. История ее будет обрастать множеством неизвестных ранее подробностей. Все больше будет боевых действий. Появятся у чеченцев свои ПВО, потом свои самолеты, танковые дивизии, ракетные войска. Конечно, и атомная бомба – вовремя обезвреженная героями-россиянами. Думаю, вырастет и территория Чечни – чтобы было где разместить масштабные сражения. Постепенно перевалит за миллион численность армии одних только чеченцев – это не считая пары миллионов арабских наемников, воевавших на стороне зла.

И тут уже вволю развернется обычное русское мифотворчество. О том, как воевали – не числом, а уменьем. И героизмом. Как малыми силами сдерживали натиск превосходящего по численности врага. Голыми руками останавливали танки. Прорывались из окружения. Бросались на доты. И конечно патронов всегда не хватало…