вздохнула. – Я, наверно, тоже сейчас выпью. Только следи за мной, Мара, а то я быстро напиваюсь.

Лиза встала, положила чайный пакетик на салфетку и, не споласкивая стакан, налила себе вина.

– Ну вот, – сказала она, опустившись на прежнее место напротив Мары. – Могу я посмотреть, что там вышло?

– Да пока особо нечего показывать, – пробормотал Мара, – так, просто набросок.

Лиза протянула руку, и он нехотя передал ей блокнот. Она надела очки и несколько секунд всматривалась в свой незаконченный портрет.

Потом она улыбнулась и посмотрела Маре в глаза.

– Ты мне льстишь.

– Совсем нет, – начал неуклюже оправдываться Мара. – Нарисовал что вижу. Если тебе правда нравится…

– Честно, очень нравится, – перебила она. – Подаришь мне?

– Ну да, только нужно еще доработать.

Она уверенно покачала головой.

– Лучше оставь так, как сейчас. Это же твое первое впечатление от меня, правда?

– Можно и так сказать, – смутился он.

– Вот и хорошо, это самое главное. Я рада, что ты… нарисовал меня без очков.

Лиза снова опустила глаза на верхний лист блокнота, провела по нему пальцем, и Мара с удивлением отметил, что ей, наверно, действительно понравилось. «Такая ерунда, а она, кажется, и правда довольна, – подумал он. – Показать бы ей что-нибудь из моего посерьезней».

– Ты давно рисуешь? – спросила Лиза, взглянув на него.

– С детства. Но это, конечно, не в счет. Ходил в художку, но бросил через пару лет.

– Почему?

– Не знаю. – Мара пожал плечами. – Мне не очень там нравилось.

Лиза помолчала.

– Знаешь, если честно, я и к творческим людям всегда относилась с подозрением, – сказала она после паузы, – раньше я никого вроде тебя не встречала. Мне не нравились люди, которые так и лезут в твою жизнь через ленту, спамят своим «творчеством», как будто хотят всем понравиться. А как посмотришь на их рисунки или пошлые эскизы татуировок, так сразу понимаешь, что сказать им, в сущности, нечего.

Мара улыбнулся. Ему, конечно, было приятно это слышать.

– И что же еще в этом мире тебе не нравится?

Лиза сделала несколько жадных глотков и улыбнулась ему в ответ.

– Дай подумать. М-м-м… Много всего. Книжки по мотивации, хюгге, напыщенность, радикализм на словах, отдых по путевке, ароматные палочки, солнечная погода, нешерстистые звери…

– Да уж, немало всего… – Мара засмеялся. – А что тебе нравится?

– Ну, я люблю крепкий чай и кофе со сливками, хотя можно и с соевым молоком. – Она подмигнула. – Курить, спать, улыбчивых домохозяек – если наблюдать за ними издалека, – общественный транспорт, Москву и Питер, одежду, секонд-хенды, пирсинг – хотя себе делать боюсь, – пилить ногти, иногда кусать, цветные волосы, медицинские статьи о неизлечимых болезнях, которые меня не касаются, все полосатое, ездить с мамой в магазины… когда она еще брала меня с собой; сидеть с подругой в пустом кафе, смотреть дурацкие шоу на ютубе, нейролептики, некоторые легкие наркотики, чистые несанаторские столовые, монастырские пироги, пасмурную погоду, теперь вот, наверно, полюблю работать натурщицей… – Она засмеялась.

– Да, список впечатляющий, – сказал Мара.

– Вот такая я курица. – Лиза залпом допила свой стакан, оставив на дне только тонкую полоску рубинового цвета, и добавила: – Никто до тебя меня не рисовал, Мара, помни об этом. Так что теперь, думаю, я должна стать твоей музой. Можно я буду твоей соевой курицей?

– Наверно, уже так и есть, – тихо сказал Мара. – Ты уже моя муза.

~ ~ ~

В тот вечер Лиза действительно напилась, и они решили не идти на ужин. Допоздна в номере играла музыка. Мара лежал на полу, положив под голову рюкзак, а вокруг него легким облачком проплывала Лиза. Он наблюдал за ней с полуулыбкой, допивая третий или четвертый стакан вина. Настроение потанцевать на нее нашло, когда она поставила песню Money группы The Drums. Она скинула тапочки, подошла к Маре и попыталась поднять его с пола, потянув за руки.

– Давай, Мара, вставай! Сегодня мы свободны делать что угодно, а завтра об этом никто не вспомнит.

– Я не умею танцевать, – сказал он, – к тому же я еще слишком трезвый, чтобы забыть об этом.

– Не бойся, давай потанцуем! – Она, смеясь, вцепилась в его запястья. – Я так давно не танцевала.

Мара немного приподнялся на коленях, но тут же притянул Лизу к себе, и они вместе повалились на пол. Ее руки оказались у него на плечах, а голова склонилась над его лицом. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Мара поднял ладонь, чтобы коснуться ее щеки, но Лиза приподнялась на руках, вдавив его плечи в пол, а ноги подтянула вперед, сложив их в коленях. Теперь она сидела у него на животе. Мара, закашлявшись, обнял ее за талию и снова прижал к себе. Они потерлись носами, но вдруг Лиза, не переставая улыбаться, дернулась в сторону и, придавив его предплечье, упала на спину. Он попытался высвободить руку, но у него не получилось. Тогда Мара перевернулся вслед за Лизой и оказался на ней сверху. На мгновение он почувствовал своей грудью ее маленькие, придавленные его телом груди. Мара приподнялся на левом локте и правой рукой дотронулся до ее лба, запустив пальцы в ее короткие волосы.

Какое-то время они лежали, сбивчиво дыша, слушая быстрый рифф бас-гитары, заполнявший комнату своим мажорным мотивом. Потом Лиза, набравшись сил, оттолкнула Мару. Он, не удержавшись на локте, снова повалился на спину, а она вскочила на ноги и начала танцевать.

Лиза протянула руки вперед, к нему, над ним, выставив открытые ладони, и стала покачивать полусогнутыми коленями в такт музыке. Мара сел на полу и на ощупь нашел стакан с вином. Он чуть не опрокинул его, задев пальцами, но Лиза этого уже не видела. Она закрыла глаза и полностью отдалась музыке.

Вскоре закончилась песня, потом еще одна, и еще… Лиза танцевала, а Мара переместился поближе к кровати, прилег на полу, положив под голову рюкзак и поджав ноги, чтобы не мешать ей. Он наблюдал за ней из своего угла – сначала с улыбкой, потом рассеянно, с полузакрытыми глазами. Его пьяный взгляд выхватывал ее резкие повторяющиеся движения на фоне советских обоев, и вскоре ему стало казаться, что Лиза вошла в какой-то транс и уже не может остановиться сама. Словно все, что в ней накопилось за месяцы одинокого и мрачного существования, рвалось теперь наружу в каком-то странном, диком ритуальном танце… Нет, это был не ритуал. Больше это было похоже на истерику.

Он взглянул на часы – было уже за полночь. За стеной над ухом Мары раздались неуверенные постукивания – должно быть, кто-то