«Помни об этом»

Когда они шли через холл, взявшись за руки, женщина за стойкой ресепшена провожала их косым взглядом. Мара почувствовал этот взгляд, но нашел в себе силы выпрямить спину и даже – хотя и с некоторым напряжением – высоко поднять голову. Лиза легко сдавила его ладонь, и он догадался, что все сделал правильно. Он пытался внушить себе мысль, что его совершенно не волнует, что о нем подумают посторонние люди. И, к своему удивлению, обнаружил, что так оно и есть. Это было приятно – пусть на мгновение, но стать немного сильнее, полноценнее… и почувствовать поддержку еще одного одинокого человека, ближе которого в эту минуту для него не было в целом мире. «Как это странно, – думал он, пока они поднимались в лифте, – почему, чтобы открыть в себе что-то новое, докопаться до скрытой во мне искры жизни, мне нужна эта девушка?»

Вернувшись в номер, Лиза повесила свою куртку и пуховик Мары на вешалки и убрала в шкаф. Мара снял джемпер, по привычке бросив его на один из стульев, и остался в футболке. Только сейчас он понял, что вспотел – то ли от волнения, то ли просто потому, что к вечеру в жилом корпусе стало как будто на несколько градусов теплее.

Лиза аккуратно сложила его джемпер и убрала на нижнюю полку шкафа – хотя обычно она точно так же бросала одежду на спинку стула, вернувшись с обеда. Тогда Лиза поймала себя на мысли, что, наверно, хочет быть лучше, хотя бы в его глазах. Да и не стоит ему, малознакомому гостю, так скоро узнавать о ее грязных тайнах. Она не сдержала улыбки и подумала: «Почему мне так хорошо сейчас рядом с ним?» И правда, за весь этот день она ни разу не взглянула на фотографию с черным уголком.

– Жарко, да? – спросила Лиза, внимательно посмотрев на него. – Котельную переводят на зимний режим, вот и сильно натапливают в последние дни. Ну это ничего, привыкнешь. Хочешь принять душ?

Мара кивнул.

– Давай, а я пока чай поставлю.

Она достала из нижнего отделения стола два граненых стакана, налила в них поровну воды из графина и размотала шнур кипятильника.

– Вообще-то в номерах запрещают пользоваться электроприборами, но я без чая жить не могу.

Мара с грустью посмотрел на эту самую обыкновенную прозрачную воду в стаканах и спросил:

– А у тебя нет кофе?

– К сожалению, нет.

– Тогда я буду вино.

Она немного помедлила, а потом вылила содержимое второго стакана обратно в графин.

– Ладно, а я, пожалуй, попозже, – сказала она, посматривая на Мару, рывшегося в рюкзаке. – Полотенце висит напротив раковины. Как войдешь, будет слева. Оно чистое. Если еще что понадобится, бери, не стесняйся.

– Хорошо.

Мара кивнул и пошел в ванную. Он успел сделать пару шагов, когда она позвала его снова:

– Мара…

Он остановился, повернувшись к ней вполоборота. И он увидел, что она стоит, опустив голову, так уютно держа худые руки у груди и как-то нервно перебирая пальцами. Последние лучи закатившегося солнца тускло ползли у нее за спиной, обводя контуры облезлых верхушек сосен и ее острые плечи, как будто где-то далеко за лесом плавно гасили лампу с регулятором яркости.

– Да?

– Я же могу тебе доверять? – спросила она и тут же виновато улыбнулась.

Он не сразу понял ее вопрос.

– В каком смысле?

– Ну, ты понимаешь…

Мара задумался, неуклюже переступая с ноги на ногу в непривычных мохнатых тапочках, которые, хотя и казались с виду вполне пушистыми, на самом деле были очень грубыми внутри, и от их игольчатых ворсинок у него нестерпимо чесались пальцы на ногах. Спустя несколько мгновений он посмотрел Лизе в глаза. И тогда он понял… Да, он понял, что ее беспокоит: она боится, потому что они были совсем одни! Теперь – по-настоящему одни в этом волшебном дремучем лесу, сокрытом от внешнего мира, за запертой на ключ дверью номера с единственной комнатой.

– Лиза, поверь, я…

Может быть, ей удалось прочитать в его глазах затаенную обиду. Или она каким-то таинственным образом мгновенно уловила его настроение. Во всяком случае, она покраснела, вдруг сорвалась с места и оказалась около него, взяла его за руки.

– Прости, я знаю, ты хороший. Просто вырвалось…

Он улыбнулся. Когда Лиза стояла так близко, он отчетливо видел, что есть в ней что-то особенное – такое, отчего его сердце начинало биться чаще. Он бы не смог описать это чувство словами. Но, наверно, у него бы получилось – да, если он как следует постарается, – поймать это смутное ощущение на листе бумаги.

– Тебе очень идут эти очки, ты даже не представляешь, – сказал он каким-то странным, совершенно ему незнакомым голосом. – А то, как ты говоришь, как на меня смотришь… Я даже не могу представить, что ты видишь, когда так на меня смотришь.

– Не надо, – прошептала она, смущенно снимая очки, – не надо, Мара, иди. Нам обоим нужно…

– Время?

Она пожала плечами, но он понял, что именно это она имела в виду.

Мара потоптался еще немного, чувствуя, как жар все больше разливается по его телу. А потом развернулся и пошел в ванную комнату.

Лиза стояла у окна, ожидая, когда заварится чайный пакетик. В стремительно гаснувших сумерках светил маленький упрямый огонек. Он нежно касался стекла и наполнял душу Лизы каким-то странным тревожно-приятным чувством, какое бывает у детей в новогоднюю ночь. И как ребенок, подозревающий, что Деда Мороза не существует, но еще не желающий окончательно взрослеть, Лиза смотрела на этот огонек и с волнением думала о возможности чуда.

После душа Мара достал из кармана брошенных на полу джинсов смартфон. Он чувствовал себя виноватым и захотел позвонить Ане. Мара присел на край унитаза и несколько секунд собирался с духом.

Он набрал номер. Аня подняла трубку почти сразу, после третьего гудка. К его просьбе покормить кота она отнеслась спокойно, по-взрослому, – как, впрочем, он от нее и ожидал. И пока Мара мямлил что-то вроде: «Прости, наверно, меня не будет дома пару дней, если бы ты могла… да, конечно, после работы, если тебе не сложно…» – она со своей вечной рассудительностью, хотя и с ноткой волнения в голосе, спрашивала у него, что именно купить и сколько еды оставить коту, чтобы в отсутствие Мары он ни в чем не нуждался.

В итоге, выслушав сбивчивые объяснения Мары, она задумалась, а потом сказала, что заедет в его квартиру завтра утром перед работой и еще раз вечером.

– Спасибо, –