Словно озаренная какой-то внезапно промелькнувшей в голове мыслью, Диана встала из-за стола и стремительно подошла к Бетизаку:

— И теперь они хотят узнать у жены истинное положение дел! Быть может даже, прибегнут для этого к пыткам?!

Бетизак только опустил голову.

— Как бы то ни было, я должна немедленно поехать в монастырь Нотр-Дам. Прикажите заложить мою карету!

— Слушаюсь, мадам.

— А вы тем временем отправляйтесь в лагерь де Таванна и передайте Лесдигьеру все, о чем только что слышали. Пусть немедленно скачет сюда! Король и королева-мать благоволят к нему, уверена, они ему помогут. Это на тот случай, если мое собственное вмешательство не принесет никаких результатов. Таванна вы найдете где-то между Этампом и Орлеаном. Если маршал заупрямится, отдайте ему эту записку от меня. — И герцогиня быстро набросала несколько слов на листке бумаги.

— Скачите, Бетизак, ибо я, честно говоря, не уверена, что сумею своей властью вырвать баронессу из лап инквизиции. И помните, речь идет не только о ее, но и о жизни капитана.

Бетизак поклонился и тут же исчез.

Чего Диана боялась, то и случилось. Ее не только не пустили за ворота монастыря, с ней даже не стали разговаривать. Такие указания даны были привратникам, что исключало, конечно, особу самого короля и его матери.

В отчаянии Диана бросилась в Лувр. Король, выслушав сообщение сестры, послал за Карлом Лотарингским. Тот явился и объяснил, что баронесса де Савуази арестована по обвинению в измене ее мужа святой вере. Его подозревают в том, что он помог бежать принцу Конде, а ее — в помощи еретикам, а значит в том, что она разделяет их веру.

— Кто дал разрешение на судопроизводство? — спросил король.

— Епископ Лангрский.

— Кто ведет следствие по делу обвиняемой?

— Святая инквизиция и ее полномочный представитель в Париже преподобный отец Амон Баррес.

При упоминании этого имени король как-то сразу охладел к просьбе своей сестры и пробормотал, что дело это целиком и полностью в руках святой церкви, и коль скоро она объявит свой вердикт по делу укрывательницы и пособницы еретиков, ему останется только утвердить это решение и назначить необходимую меру наказания, что он и исполнит своею волею монарха.

Кардинал, злорадно улыбаясь, слушал короля и победно смотрел на герцогиню. Она метнула на него уничтожающий взгляд и помчалась к королеве. Екатерина позвала к себе своего духовника и кардинала Бурбонского. На вопрос, как вырвать баронессу де Савуази из лап святой инквизиции, ответ был неутешительный:

— Согласно тексту третьего канона IV Лютеранского собора, тех, кто разделяет веру еретиков либо дает им пристанище и помощь, церковь предает отлучению до тех пор, пока они не исправятся. Осужденным предлагается на выбор либо изгнание, либо в виде особой милости пребывание в монастыре. И в том, и в другом случае наследство отлученного изымается в пользу церкви.

— А ее муж? Ведь он теперь католик!

— Что касается мужа баронессы, то, коли священный трибунал, установит причастность его к гугенотам, а также к исчезновению еретиков из поля зрения короля и святой католической церкви, над ним будут учинены дознание и суд.

— Могу ли я своей властью воспрепятствовать этому, памятуя о заслугах и личных качествах того, на кого собирается положить свой глаз святая инквизиция? Доказательств нет, что он способствовал побегу Конде.

— В этом заинтересован кардинал Лотарингский. Одно его слово иезуиту — и вашего Лесдигьера ничто не спасет. Легкая улыбка тронула губы королевы: — Ну, с кардиналом мы как-нибудь договоримся. Но что вы ответите на мой вопрос о моем собственном влиянии?

— Любое подозреваемое лицо, начиная с момента проявления внимания к нему со стороны священной конгрегации римской инквизиции, уже не принадлежит светскому суду, но находится целиком и полностью во власти лица, направленного римской курией для искоренения ереси в данном регионе. Лицо это может отдавать любые приказы и проявлять нужную ему деятельность, ибо послано папой и вершит дела свои от его имени. Любое неповиновение или сопротивление, а также промедление в исполнении приказов инквизиции будет рассмотрено как проявление ереси и может привести на костер.

— Екатерина знала, что бороться с монстром, порожденным папой и называемым инквизицией, бесполезно. Бессмысленно. Но ей не хотелось отдавать Лесдигьера в руки Барреса, и она задала последний вопрос, в котором заключалась единственная надежда:

— Могу я просить папу о снисхождении к Лесдигьеру и заочном прощении, тем паче что со дня принятия мессы он еще не дал повода усомниться в его искреннем стремлении и любви к римско-апостольской вере?

— Кардинал и духовник переглянулись, словно удивляясь, что эти слова исходят из уст королевы-матери, и ответили:

— Можете, если у вас нет с ним вражды. Как исключение, папа может позволить освободить Лесдигьера из-под ока инквизиции, принимая во внимание личную просьбу монарха, однако с тем условием, что этот монарх будет в ответе за своего подопечного, если тот впадет в ересь и попадет под подозрение святой инквизиции.

В этом Екатерина уверена не была.

Больше ей спрашивать было не о чем. И, поскольку баронесса де Савуази не относилась к числу ее собственных фрейлин, она не захотела из-за нее обострять своих отношений с инквизицией, тем более что недвусмысленный ответ был дан в самом начале.

Диане она обо всем правдиво поведала и добавила, что сделать ничего нельзя. Остается уповать на Провидение и волю Божью.

Вся в слезах Диана вышла от королевы и вернулась домой. Смерть лучшей своей подруги теперь казалась ей неизбежной, и последним лучом надежды для нее остался Лесдигьер. Хотя, что он мог сделать, если им самим заинтересовался священный трибунал? Однако о нем она сейчас думала, не зная еще, что он предпримет, но отводя теперь ему одному роль Провидения.

Тем временем Д'Андело переправился через Луару близ Сомюра и благополучно соединился с полками брата. Колиньи, следуя своему решению, бросил армию на Ниор и с ходу взял его; впрочем, ниорцы, в большинстве своем гугеноты, особенно и не сопротивлялись. За Ниором пали Фонтене-ле-Конт и Люсон. В первой декаде октября войско гугенотов приступило к осаде Ангулема. На помощь ему торопились из Прованса Д'Асье и Муван.

Герцог де Монпансье, получивший запоздалые сведения о сдаче протестантам городов Пуату и стоявший лагерем на Вьенне близ Шательро, теперь спешил наверстать упущенное и бросился к Ангулему. Но опять опоздал: протестанты были уже в городе. Оставалось одно — идти наперерез Д'Асье, что он и сделал, двинув свое войско на границу с Перигором. У берегов Дордони близ Кастильона он встретил небольшой отряд протестантов, посланный Д'Асье как дозорный, и почти полностью истребил его. Однако сам оказался между двух огней: с севера на него надвигалась армия Колиньи, с юга — Д'Асье и Мувана. Поняв всю невыгодность своего положения, Монпансье спешно отступил на Лимузен, а оттуда на Пуату. На помощь ему через Блуа и Амбуаз двигалось королевское войско под командованием герцога Анжуйского. Объединившись, обе королевские армии заняли Пуатье, где и расположились на зимние квартиры. Теперь они ждали рейтаров герцога Саксонского и весны.