– Пожалуйста, хватит! – просит их Рада, но голос ее тонет в этой безумной какофонии хохота брата и сестры.

Они смеются над ней. И кажется, что от этого смеха все внутренности превращаются в кашу, в желе. Еще немного, и Рада лопнет, взорвется, как наполненный кровью воздушный шар.

– Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь! – шепчет Рада, зажимая уши руками, сжимается, скручивается, становится все меньше и меньше. Еще мгновение – и ее не станет, она растворится в этом диком хохоте… Но кто-то берет ее за руку, тянет вверх, заставляя подняться, заставляя проснуться. Рада смотрит на молодого офицера. Ошметки сна еще висят на глазах, сплетаются с реальностью.

Офицер выводит ее в коридор. Запахи бетона, мочи, сырости. Окон нет. Лишь только редкие желтые лампочки под потолком.

– Эй, забери и меня! – кричит офицеру одна из проституток, с которой Рада была в камере. – Ты же знаешь, я в долгу не останусь… – Она еще что-то говорит, но Рада уже не слышит, коридор остается за тяжелой железной дверью.

В участке людно. Большие часы на стене показывают девять утра. Жесткие стулья. Ожидание. Кабинет начальника отдела. Невнятные извинения.

– Вы что, глухая? – спрашивает он. Рада смотрит ему в глаза и молчит. – Да ну, к черту! – бормочет начальник отдела.

Снова молодой офицер, суета участка, проходная, улица. Воздух кажется чистым и свежим, словно оказался в горах. Наручников нет, но запястья все еще болят. Молодой офицер ждет. Кадиллак на стоянке цвета кровавого заката. Черные стекла. Дверь открывается. Либена улыбается Раде. Нет не Раде. Она улыбается молодому офицеру. Они о чем-то говорят. Рада не слушает – ей кажется, что все это какой-то странный сон. Возможно, она все еще находится на безлюдной, ночной улице, лежит на дороге рядом с телом девушки, которую задушила. Но это не сон.

– Пошли, – говорит Либена, берет Раду под руку и ведет к «Кадиллаку». За рулем незнакомый мужчина. Рядом с ним женщина. Слуга. Рада не знает ее, но чувствует, что она стара, как мир. – Это Надин, – шепчет Либена. Рада не реагирует. Еще мгновение – и сон развеется. Еще мгновение, и реальность превратится в сон.

– Зачем ты убила Лореу? – спрашивает Надин, не оборачиваясь.

– Она была охотником, – говорит Рада.

– Она не была охотником. Я хотела сделать из нее слугу.

– Но она ничего не знала о слугах.

– Просто не пришло еще время. – Надин оборачивается и заглядывает Раде в глаза, изучает воспоминания. Минувшая ночь оживает.

– Я видела мысли Лореу, – бормочет Рада, чувствуя, как в груди появляется вина.

– Ты видела лишь то, что хотела видеть. – Надин заглядывает глубже в ее воспоминания, вытаскивает оттуда образы Монсона, дыхание Монсона, объятия Монсона. – Слуги не должны любить, – говорит она. Перед глазами Рады вспыхивает лицо Лореу. Она сжимает ей горло, забирает ее жизнь. – Любовь заставляет нас делать ошибки, – голос Надин вгрызается в мозг. Новые картинки мелькают перед глазами. Рада не знает, хочет ли Надин показывать ей это, или же это она сама залезает в ее голову, в ее мысли. В эти старые, усталые мысли.

– Но ты ведь тоже хочешь любить, – шепчет Рада, хотя после ошибки с Лореа она уже не уверена, что увидела в чужой голове то, что там действительно было. Но Надин не возражает. Она показывает ей своего хозяина, показывает девушек, которых находит для него, растит для него, чтобы они заняли ее место, чтобы они подарили ей свободу, купили своей службой ей свободу.

Кадиллак медленно сдает назад, покидает стоянку полицейского участка. Начальник отдела стоит у окна. Он видит, как уезжает «Кадиллак» цвета кровавого заката, увозя убийцу, единственную подозреваемую, но он не думает об этом. Он лишь исправляет ошибку своих подчиненных. Так ему внушила Надин, когда встретила утром возле участка. И молодой офицер, который задержал ночью Раду, а утром выпустил на свободу – Надин поработала и над его воспоминаниями, внушив ему, что он сохнет по Либене. Либена сама попросила Надин об этом, потому что решила, что ее хозяин будет счастлив, если она приведет к нему этого мальчика. Не женщину, как обычно, а этого похожего на женщину мальчика. Почему бы и нет? Мир меняется, и слуга хочет, чтобы хозяин менялся вместе с ним… Все это видит Рада в воспоминаниях Надин, потому что Надин хочет показать ей это. А «Кадиллак» ползет по утренним улицам.

– Все верно, – говорит Надин Раде. – Ты мертва. Теперь прими это и научись жить с этим знанием.

– Легко сказать, – бормочет Рада.

– Ты все еще можешь убить себя. Иногда это тоже выход. – Надин смотрит ей в глаза и улыбается. – Но ты ведь не убьешь себя, верно? Ты боишься. Я уже видела таких. – Она предлагает Раде прийти ночью в бар Боаза Магидмана и познакомиться с Сиджи Нойдеккер. – Мой хозяин устал от нее. Она не поддается контролю. Бросает его, уезжает в другие города. – В глазах Надин появляется пелена меланхолии. – Нет. Такую замену Гэврил никогда не примет от меня.

Они высаживают Раду на Манхэттене, недалеко от ее дома.

– Увидимся у Боаза, – говорит Либена. Рада кивает.

Но в эту ночь бар закрыт. Боаз Магидман мертв. Его тело находят две недели спустя, когда достают из гавани желтый «Дюзенберг» 1935 года, на котором Магидман разъезжал по городу, словно восставший из мертвых Гэри Купер, в актерскую игру которого был влюблен Магидман. Его бар будет закрыт больше года. Его машину выкупит новый слуга Гудэхи по имени Кэнги, надеясь подчеркнуть этим поступком почтение хозяину закрытого бара.

– Нам всем плевать на старого еврея, – сказал ему слуга по имени Киан. – Он зарабатывал на нас деньги, а мы получали от него то, что нам нужно. – Киан подался вперед, заглядывая Кэнги в глаза. – А что нужно тебе? – Потом он что-то показал Кэнги. Что-то из своей жизни. А возможно и всю свою жизнь.

В эту же ночь чернокожий Кэнги, прадед которого был рабом новахо, сбежал назад в родную Оклахому. Рада слышала, что Гудэхи нашел его и забрал его никчемную жизнь. Кэнги мог бы стать хорошим сутенером, но никогда хорошим слугой.

– Тебе никогда не казалось, что мы безнадежно потеряны для этого мира? – спросила Раду как-то раз Либена. Они разговаривали о Надин, и Либена не могла поверить, что Надин сможет снова стать человеком.

– Боишься, что не сможешь прожить без своих чернокожих девушек? – пошутила Рада, а Либена призналась, что скучает по временам, когда был открыт бар Магидмана.

– Говорят, подобный бар есть в Питтсбурге, – сказала она и предложила Раде поехать вместе с ней.

– Не хочу я никуда ехать, – честно призналась Рада, а потом долго рассказывала, как путешествовала с Клодиу по Европе.

– А я из Чехии, – сказала Либена. – И я совсем не хочу вспоминать, как Плеймн сделал меня слугой. Он совсем не такой, как твой Клодиу. Ему плевать на меня, на этот мир. – Она рассказала о своей семье, о родном городе, о цыганском таборе и о певце по имени Фонсо. – У него был такой голос, что я бросила все и бежала с его табором. Мне было лет тринадцать, не больше. Фонсо жил со мной дольше года, а потом продал Плеймну. Вот и все путешествия…