лишним будет напомнить народным заседателям и себе самой, что убита молодая девушка, рано потерявшая родителей и за свою короткую жизнь испытавшая больше горя, чем радостей. Пусть ее тетка Искра Константиновна выскажется под конец, перед самыми прениями, расскажет, что Вика была не только преследовательница женатого мужчины, но и хорошая девочка.

Нет, все-таки она где-то видела эту Голубеву! Проходя по коридору, Ирина внимательно посмотрела в глаза Искре Константиновне, но прочла в них только равнодушие и холодность.

Похоже, знакомство было односторонним, может, дама приходила к ним в школу на профориентацию, зазывала в свою Корабелку. Вполне реально, кто только у них не перебывал в выпускном классе, даже профессора не брезговали гонять по школам и агитировать детей. Правда, полезнее было бы им ходить к детям помладше, ведь десятиклассники обычно уже знают, чему они хотят посвятить жизнь.

Вдруг в голове мелькнула смутная мысль, что-то связанное с профориентацией и показавшееся важным, но тут она вошла в зал, и мысль нырнула в глубины подсознания, не дав поймать себя за хвост.

Пора было начинать заседание.

Борис Витальевич держался очень хорошо. Спокойным тоном он сообщил, что обвинение ему понятно и свою вину он признает целиком и полностью. Так же сдержанно, с некоторой долей иронии, будто речь шла не о нем самом, а о постороннем человеке, рассказал, что Виктория слишком настойчиво навязывала ему свою дружбу и они с женой это терпели, пока она терроризировала только их, но когда та подослала хулиганов к дочери, нервы не выдержали, он поехал уговаривать Ткачеву.

— Может быть, не годится говорить об этом в зале суда, перед лицом закона, — усмехнулся Борис Витальевич, — но я был готов выполнить любые условия, лишь бы только она от нас отвязалась. Хотел сказать, что я буду следить за ее судьбой, помогу с хорошим распределением, готов был обещать даже финансовую поддержку в обмен на свое спокойствие, но, к огромному сожалению, не успел. Услышав, что я не собираюсь уходить к ней от жены, Виктория накинулась на меня как бешеная, стала оскорблять, и я оттолкнул ее. В тот момент я тоже был взбешен и не вполне контролировал свои чувства, не учел, что имею дело со слабой девушкой. Что уж там скрывать, врезал от души. Дальше я помню все немного как в тумане, потому что был буквально ошарашен тем, что девушка упала и потеряла сознание. Я тут же повез ее в приемный покой, но там врачи сказали, что уже поздно.

Смульский сглотнул, провел по лбу ладонью, наверное, искренне, но Ирине показалось, что жест этот заучен. Вообще его рассказу не хватало живости, но, с другой стороны, ничего удивительного в этом нет, ведь он сто раз повторял его оперативникам и следователю, потом адвокату. Тут не захочешь, а отшлифуешь свою речь.

Шарова спросила, не пытался ли он на месте делать искусственное дыхание, но Смульский ответил, что, поскольку не является медицинским работником, решил, что от его действий вреда будет больше, чем пользы, и самое лучшее — как можно быстрее доставить девушку врачам.

— Если бы вы только знали, как я жалею о содеянном, — произнес он с хорошо отрепетированной страстностью, — все бы отдал, лишь бы не оказаться тогда в ее дворе… Но время вспять не повернешь, случилось то, что случилось, и я готов понести за это наказание.

В его гладком рассказе зацепиться было особенно не за что, вопросов не возникло, и Ирина приступила к опросу свидетелей.

Первым свидетельское место занял сосед Виктории по лестничной клетке, благообразный старичок в серых полотняных брюках и летней рубашке навыпуск. В руках он держал соломенную шляпу-пирожок.

— Я готовился ко сну, — начал он, — открыл форточку, чтобы проветрить комнату, а сам пошел на кухню пить чай. Это было около одиннадцати вечера, возможно, получасом позже. Я услышал, как женщина кричала…

— Что именно? — уточнил адвокат.

— Неудобно произносить такие слова в приличном обществе.

— И все-таки расскажите, как помните.

— Что-то вроде «ах ты сволочь, мразь, скотина! Чтоб ты сдох!». Разумеется, я передаю это не с телеграфической точностью, но общий смысл был такой.

— То есть женщина была настроена агрессивно?

— Весьма.

— И вы не полюбопытствовали, не выглянули в окно?

Свидетель со вздохом развел руками:

— Если бы вы знали, как часто в нашем глухом дворе раздаются подобные крики… Устанешь выглядывать на каждый. Я был убежден, что слышу отголоски очередного пьяного скандала, поэтому не только не выглянул, но и прислушиваться дальше не стал. Как раз закипел чайник, и сквозь его шум мне показалось, что я слышу мужские голоса, но за это уже не поручусь. Вот и все, что я имею сказать.

— То есть во двор вы не выглядывали?

— Очень жаль, но больше я ничем не могу вам помочь.

— А что за мужские голоса вы слышали? Что они говорили? — вдруг заинтересовался заседатель Миша.

— Думаю, что мне просто показалось. В любом случае, были они или нет, слов я не разобрал. Я ведь уже очень стар, молодой человек, порой у меня шумит в ушах, а тут еще чайник… Нет, увы… Женский крик точно слышал, а в остальном не уверен. Слышал еще звук захлопывающейся дверцы машины и рев мотора, но тут тоже не уверен. Очень может быть, что я это додумал уже тогда, когда меня опрашивали милиционеры.

«Какой сознательный и ответственный свидетель», — с уважением подумала Ирина и улыбнулась старичку.

— То есть женщина вела себя агрессивно? — уточнил адвокат.

— Я не знаю, как она себя вела, но то, что я слышал, да, безусловно было похоже на агрессию.

— И вам совсем не было интересно, что происходит? — спросила Шарова.

Старичок выпрямился:

— Милостивая государыня, я не интересуюсь пьяными скандалами, за проявление которого я ошибочно принял этот крик. Повторюсь, в нашем доме это рядовое явление, правда, обычно крики доносятся из-за стены, а не с улицы. Если бы женщина кричала «помогите!», то я бы, конечно, принял меры, посмотрел в окно или вышел на улицу, а так…

На этом Ирина отпустила сознательного деда. Наверняка Викторию слышал не он один, и можно почти со стопроцентной гарантией предположить, что кто-то из обитателей дома все же выглянул в окно. Другой вопрос, что при тусклом свете одинокой лампочки над парадной он мало что разглядел в темноте, но какие-то тени видел и машину заметил. Только когда милиционеры ходили по квартирам и опрашивали людей, предпочел сказать, что ничего не знает. В самом деле, кому надо таскаться сначала к следователю, потом в суд, лишний раз привлекать