— Корэкс Варго, — представляется мужчина и протягивает руку Бардо. Тот отвечает на рукопожатие, но без видимой охоты. Сжимает ладонь всего мгновение, прежде чем отступить назад. — Прошу прощения за такой прием, но мы должны соблюдать меры безопасности. Защита раскопок — наша основная задача.

— Защита от кого? — друг удивленно вскидывает бровь и бросает на меня предостерегающий взгляд. Приказывает держаться позади, и я вижу, как напрягается спутница Корэкса. Подбирается вся и закладывает руки за спину. Оружие нащупывает? — В этом секторе никого не бывает. Даже камкери в свое время обошли Гулан-Дэ.

— Ваши данные устарели, капитан, — Корэкс поджимает губы и вытягивается в полный рост. Саджа меня забери! Эта «жердь» выше нас чуть ли не на голову, если не больше. Из-за хрупкого телосложения опасным мужчина не кажется, но я сразу отметил пистолет у него на поясе. — Камкери проявляют большой интерес к этой планете. Уже давно. Впрочем, это не имеет отношения к цели вашего визита. Не так ли?

— Абсолютно! — Бардо широко улыбается и разводит руки в стороны. — Мне плевать, чем вы тут занимаетесь. Мое дело — забрать груз и оставить вас копаться в этом проклятом песке.

Корэкс растягивает губы в слабом подобии улыбки.

— Следуйте за мной, капитан.

***

Большинство шахтерских городов строят на поверхности, спуская вниз лифты и грузовые платформы. На Гулан-Дэ все было не по-человечески — слишком уж часто погода здесь преподносит сюрпризы.

Мощные ураганы могут без особых усилий поднять в воздух несколько жилых блоков и швырнуть их прочь, песчаные бури проносятся над поверхностью, срывая мясо с костей и кроша оборудование в пыль. После первого же происшествия колонию перенесли под землю, потратив на это, Саджа знает, сколько времени и ресурсов.

Кто-то говорит, что сама природа против разорения мертвой планеты.

Могильник стоило оставить в покое, но разве это имело значение, когда несколько унций берлиды стоили целое состояние?

Теперь я смотрю на последствия и к горлу подкатывает удушливый комок тошноты, а Ши неосознанно держится поближе и осматривается по сторонам со смешанным выражением ужаса и непонимания.

Нас встречает искусственное желтоватое освещение, очищенный воздух, пахнущий какой-то ядреной химией. И вереница чернильно-черных статуй у самого входа в жилые сектора.

Здесь мужчины и женщины всех возрастов. Попадаются даже статуи детей.

Первая мысль: искусная работа из берлиды, эдакая извращенная насмешка над всеми теми, кто погиб здесь; но стоит только остановиться у одной такой скульптуры, как по спине пробегает дрожь, а внутренности леденеют.

В нескольких местах камень треснул, обнажив вполне себе человеческие белые кости. Маленький мальчик стоит у самой дороги, сверкая ребрами, раскинув руки в стороны, точно приветствует гостей.

— Саджа всемогущая… — бормочет Ши, прикрывая рот ладонью.

— Странные у вас понятия об искусстве, — я пытаюсь отвести взгляд, но куда ни посмотри — постоянно наталкиваешься на статуи. Спокойные лица. И у всех открытые глаза.

Десятки и десятки молчаливых наблюдателей, навеки закованных в каменные панцири.

— Люди должны помнить, — сопровождающая Корэкса женщина впервые открывает рот, и голос у нее оказывается как наждачная бумага. Из-под сведенных бровей полыхают черные глаза, и дурное предчувствие во всю колышется под моими ребрами. Ворон беспокойно ерзает, раздувается от злости и недобро каркает где-то на краю сознания.

— Вереница трупов — такое себе напоминание. Даже вымости вы дорогу могильными камнями — смотрелось бы не так дико.

— Вы рассуждаете не как местный житель, — женщина позволяет себе улыбку, от которой кожа на бледном лице натягивается еще сильнее. — Пришельцам не понять, как важно помнить об опасностях Гулан-Дэ.

Я бросаю быстрый взгляд на Ши, а она не может оторваться от одной из статуй.

И чувствую всем телом, как в девчонке медленно закипает злость, как во все стороны бурным потоком разливается неприятие, отторжение и отвращение к увиденному. Ши заводится с пол-оборота, как потревоженный хищный зверь, но не произносит ни слова, почти не меняется в лице. Она знает, зачем прилетела сюда и как себя вести не стоит.

Мы спускаемся все ниже, минуем ярус за ярусом, а воздух вокруг густеет и липнет к коже. Я не вижу рабочих, не слышу голосов и все больше нервничаю, потому что, судя по рассказам Бардо, здесь должны копаться исследователи. И если это так, то где они все?

Когда перед нами открывается обширный зал с внушительной дырой в полу, я чувствую подкатившую к вискам пульсирующую тяжесть.

Она не имеет ничего общего со страхом.

Это животное ощущение опасности, когда все инстинкты вопят о том, что пора делать ноги.

Площади здесь не больше сотни квадратных ярдов, но из-за темноты — всего четыре сциловых фонаря по периметру и ни малейшего намека на потолок — помещение кажется необъятным.

— Мы прилетели за грузом, а не рассматривать местные колодцы, — Бардо кажется беззаботным, но это все напускное. Под тонкой скорлупкой безразличия он — сжатая пружина, что готова выстрелить в любой момент.

— И вы получите то, за чем прилетели, — Корэкс стоит так, что я вижу только профиль, а тело укрыто глубокой тенью. — В полной мере.

Спиной чувствую, что в комнату заходит кто-то еще, даже успеваю обернуться, прежде чем тонкая иголка транквилизатора безошибочно попадает в шею и подкашивает ноги, накрывает сознание черным непроницаемым куполом.

Удар и звон. Грохот выстрела — и тихий вскрик. Что-то звенит в стороне, будто сциловый клинок воткнулся в камень.

— Не убивать! — голос Корэкса искажается и смазывается. — Нам нужна вся чистая кровь, какую только можно достать!

— С полукровкой что делать?

— В силовые путы ее и ко мне в лабораторию. Она все равно бесполезна для Ключа, он ее не примет. Корабль оставьте, где стоит! Если кто-то явится их спасать, то все должно выглядеть естественно.

С трудом разлепляю глаза, но не могу пошевелиться. Оцепенение медленно скручивает мускулы, сдавливает горло холодной когтистой лапой. Взгляд цепляется за Ши, а в груди растекается болезненная стужа, раздирает меня острыми колючками.

Под боком девчонки медленно растекается темное пятно.

Не знаю, сколько времени прошло. Несколько часов?

Несколько дней?

Рану на боку быстро подлатали и обработали. Никакого регенгеля — только простейший антисептик, холодная игла и нить. Хорошо хоть закрыли повязкой после штопки.

Все это я определяю на ощупь, потому что глаза предусмотрительно завязали; и хотя я меньше всего хочу поддаться панике, но удушливые разрушительные волны становятся все сильнее с каждой бесконечной секундой.