В ответ на удар я не сделал резкого движения. Вообще-то у меня сначала появилась интуитивная мысль, что за первым ударом последует второй, и, в предотвращение этого, следует перекатиться. Однако предмет, который меня ударил, не был убран от тела, он после удара продолжал давление, и я, даже не открывая глаза, уже понял, что это автоматный ствол. Но из своего опыта я знал, что, когда тыкают в ребра автоматным стволом, предохранитель автомата обычно находится в одном из двух нижних положений, то есть оружие готово к стрельбе, а указательный палец лежит на спусковом крючке. И попытка к сопротивлению, попытка ухватиться за оружие и отобрать его или любые иные действия в этой ситуации приведут к автоматной очереди, которая ребра крушит лучше, чем простой тычок этого ствола. А мое молодое и крепкое тело было вовсе не настроено на то, чтобы поглотить несколько пуль. И я, не пошевелившись, открыл глаза.

— Влипли, парни… — с акцентом сказал стоящий против меня полицейский спецназовец.

— Ага, — согласился я. — Похоже на то… — и приподнял голову.

В аналогичном со мной положении находились дядя Вася и Ананас. Чуть в стороне стояли еще двое полицейских спецназовцев. Старика Василия видно не было. И сразу вспомнился последний телефонный разговор старика с кем-то. Вспомнились и предыдущие его разговоры. Как и зачем Василий решил «сдать» нас, почему? Только для того, чтобы самому выкрутиться? Это возможно. Он ведь не стрелял по ментам, он стрелял только по бандитам. Значит, нашел возможность выкрутиться. Но кому он звонил? Может быть, в ментовской трубке, что Василию досталась, был какой-то номер с обозначением? Например, номер дежурного по управлению или еще что-то подобное.

Стало обидно. Всегда бывает обидно, когда тебя предают. А ведь я старику даже слегка симпатизировал. Мне нравились люди, которые молятся. Они казались надежными. Хотя «иуды» могут быть везде.

— Что же вы так бездарно попались… — словно бы укоряя нас, сказал еще один голос с акцентом. Это говорил тот полицейский, который стоял рядом с дядей Васей.

— При чем здесь наша бездарность? — возразил я. — Если нас предали, это уже вопрос другого порядка. Против предательства бороться сложно.

— Предали? — переспросил Ананас, хотел было приподняться, чтобы на меня посмотреть, но получил новый удар стволом автомата под ребра, сильный удар, и благополучно предпочел третьего не зарабатывать.

— Старик Василий, — сказал я.

— Старик Василий — это ваш четвертый? Где он? — спросил полицейский, стоявший рядом со мной. — И быстро отвечать! — Он оторвал ствол от моей груди, отвел его подальше, чтобы перехватить автомат двумя руками и ударить меня сильнее и больнее, и выходное отверстие ствола на какой-то момент посмотрело в сторону.

— Да вон же он…

В дополнение к уже отведенному стволу полицейский посмотрел в темноту, туда, куда я кивнул, другие полицейские головы тоже повернулись.

Я не успел подумать о том, что созрел момент для возможности сопротивления, я успел только подумать, что нас все равно пристрелят, как должен был приказать им командующий операцией майор Алимпашаев, и решил, что будет лучше, если пристрелят раньше, до того как переломают ребра. Полицейский стоял ко мне боком. А я лежал на правом боку и, как только ствол посмотрел в сторону, каблуком правой ноги уперся у землю, а левой ногой сильно и резко ударил противника под колени, заваливая его себе на ноги и успев перехватить автомат. На мое счастье, он был не на ремне. Полицейский цеплялся за оружие, но он понятия не имел, что такое применение рычага, а я сделал правильный захват и легко выкрутил автомат.

В это время раздалась короткая очередь где-то за моей головой, и я, приподняв голову, увидел, что Ананас остался без противника и тоже автомат поднимает. Тут же еще одна очередь освободила и дядю Васю, и только тогда я понял, что стреляли со стороны. А стрелять со стороны мог только старик Василий, больше просто некому.

Двое стоящих в стороне полицейских спецназовцев держали оружие на плечах. Они только еще снимали его, готовясь принять ближний бой, когда я уже навел на них ствол и дал очередь. Присоединился ко мне и Ананас, и старик Василий из темноты вложил свою лепту в общее дело. В итоге в живых остался только мой охранник, которого я держал ногами, не давая подняться. Но он вырывался старательно и захватил меня за стопу, пытаясь вывернуть ее классическим болевым приемом из арсенала дзюдо. Будь это стопа правой ноги, я бы вытерпел. Болевой прием проводится на голую ногу, а когда нога в тяжелом и прочном солдатском башмаке, требуется такое усилие, которое и башмак разорвет пополам. Но он ухватился за левую, многократно накануне травмированную, и стал крутить ее. Я не стерпел и среагировал жестким ударом автоматным стволом в нос. Полицейский взвыл и зарычал, но ногу выпустил. Тогда и я выпустил его, потому что уже подскочил из темноты старик Василий, и Ананас с дядей Васей поднялись на ноги и наставили на полицейского свои автоматы, а противник мой был уже безоружным.

Полицейский сел, опустив голову. Сел и я, даже демонстративно потянулся, так и не выпуская автомата из рук, словно бы остатки сна с себя согнал. Но не удержался, чтобы не спросить пленника:

— Теперь твоя очередь. Отвечай. И быстро! Как нашли нас?

— Храпеть надо тише… — зло буркнул полицейский, не поднимая головы.

Ананас поднял автомат, но я посмотрел на него так уничтожающе, что он даже в ночной темноте прочитал мой взгляд и опустил оружие. Мент был прав. Храпит Ананас, как целый зоопарк, битком набитый спящими сытыми львами. Но разобраться с ситуацией нам не позволили новые обстоятельства. Я только продумывал очередной вопрос, как откуда-то из темноты, со склона, но не с ближнего расстояния, раздалось несколько не очень прицельных, скорее отвлекающих и предупреждающих автоматных очередей. Словно кто-то видел, что здесь идет допрос, и пытался удержать допрашиваемого от лишних слов, а нас предупреждал, чтобы не увлекались одним противником и обратили внимание на других.

Мой полицейский резко свалился на бок и перекатился, словно стреляли прицельно по нему. Я короткой очередью в два патрона ограничил его движение в сторону. Дальше уже была темнота, в которой легко можно раствориться.

— Хана вам… — сказал пленник с мстительным злорадством. — «Краповые» пришли. С ними так просто не справитесь…

Я встал, шагнул вперед и еще раз подправил ему нос стволом автомата, чтобы не каркал. Признаюсь, не люблю, когда мне под руку всякую ахинею лепят.

Потом громко скомандовал:

— Уходим! Быстро! Перебежками, — и стал показывать, как следует перебегать под огнем противника, кувыркаться, перекатываться, чтобы не представлять собой статичную мишень. При этом мысли мои работали асинхронно автономному движению, но тем не менее заставили оглянуться и дать себе за спину очередь. Она оказалась точной и своевременной. Мой недавний противник, оставленный без присмотра, поднял автомат одного из своих убитых товарищей и собирался стрелять нам в спину. Я попал ему в область плеча и в бронежилет, свалил с ног, но возвращаться и добивать не стал.