— Знаю, — признала она. — Прости.

Несколько минут Бен молчал, а Клэр плакала в кресле напротив, крепко обняв себя за плечи. Слишком много всего случилось, слишком много на него обрушилось ударов, которые он не смог отбить.

Бен пытался сосредоточиться на ее предательстве.

Это было безопаснее, чем думать о том, что она видела.

— Я так хотела, чтобы наши нити были одинаковыми. Чтобы мы жили вместе, — сказала Клэр. — Надеюсь, ты это знаешь.

Наконец он вынужден был спросить:

— Насколько она короткая?

— Отмерено чуть больше сорока лет, — хриплым, срывающимся голосом ответила она. — Этот новый сайт не совсем точен.

Чуть больше сорока.

То есть ему оставалось еще четырнадцать, может быть, пятнадцать лет.

Но он подумает об этом позже. Все рассчитает потом.

Сейчас ему нужно было справиться с катастрофой, их отношения рушились прямо у него на глазах.

— Если ты действительно любишь меня, то почему уходишь? Особенно сейчас? — спросил Бен.

— Пожалуйста, не спрашивай. — Клэр закрыла лицо ладонями.

Бен уставился на нее, в глазах все плыло.

— Хотя бы на этот вопрос ты можешь ответить?

Клэр вздохнула, пытаясь собраться с силами.

— Я просто не могу этого сделать, — сказала она. — Я не могу оставаться с тобой и знать, что обратный отсчет включен. Я сойду с ума. — Она посмотрела на него, жалко прищурившись. — Я знаю, что не заслуживаю твоего прощения, но мне действительно жаль, Бен.

Он чувствовал себя крошечным парусником посреди бушующего моря, и ему нужно было что-то твердое, какой-то якорь, за который он мог бы зацепиться хотя бы на мгновение. Бен посмотрел на дрожащие руки Клэр, лежащие на столе. Он столько раз сжимал их за последние полтора года, во время долгих прогулок и в постели, их пальцы легко переплетались. По сколам лака на ногтях он узнал один из ее любимых оттенков. «Счастливая лаванда» или, может быть, «Счастливая сирень». Одно из двух.

Клэр, должно быть, заметила, что он разглядывает ее пальцы, потому что она тоже посмотрела на них. И они так и смотрели на ее дрожащие руки, потому что не могли смотреть друг на друга.

А сейчас Бен смотрел на свои руки, обхватившие рукоятку клюшки.

— Ты там в порядке, Бен? — спросила Мора, обернувшись через плечо.

Другой мужчина мог бы представить лицо Клэр на мяче для гольфа и ударить по нему со всей силы. Но Бен не хотел этого делать. Он не хотел причинять Клэр боль.

Он мог винить ее за то, что она предала его, за то, что не дала ему возможности сделать выбор самому. Но он не мог винить ее за то, что она ушла.

Клэр сама говорила, что она недостаточно сильна. Она искала безопасности, стабильности. Ей нужна была пожизненная гарантия. Она была такой, какой была, и многие на ее месте повели бы себя так же. Возможно, большинство. И не факт, что эти «многие» достойны порицания. Проводить остаток жизни, кипя в горечи и злобе, бессмысленно и глупо.

Бену нужно было смотреть вперед, а не назад.

Он прищурился на темнеющий горизонт, где последние лучи солнца догорали в огненном вихре над Гудзоном, подобно кострам на пляжах в Европе, поглощающим нити в жарком пламени.

Потом Бен расправил плечи, взмахнул руками и послал мяч в сторону реки.

ХЭНК

Показав Бену и Море основные приемы игры в гольф, Хэнк сам играть передумал. А потому устроился на одной из скамеек с видом на поле, наблюдая, как крошечные белые точки, словно падающие звезды, проносятся по зеленому полю. Закат окрасил все вокруг в мистические цвета, и даже река Гудзон, которую местные жители так часто ругали, сейчас показалась Хэнку очень красивой, ее темная рябь отливала розовым.

Вода напомнила Хэнку молодую женщину, которую он однажды видел в Нью-Йоркском мемориальном госпитале, сидящую на кровати в одной из предоперационных палат. Кончики ее длинных черных волос были выкрашены в ярко-розовый цвет, как у девочек из квартала, где рос Хэнк, которые окунали свои волосы в концентрат напитка KoolAid.

— Она ждет пересадки, — сказала Аника, подойдя к нему сзади, и предложила кофе.

Это был конец мая, один из последних дней его работы в больнице и первый, похожий на возвращение к нормальной жизни после стрельбы пятнадцатого числа. Отделение неотложной помощи пустовало еще несколько дней; даже после того, как полиция закончила проверку, большинство пациентов предпочитали проехать чуть дальше, до другой больницы, которая не была местом преступления. Однако память горожан оказалась удивительно короткой, и к концу месяца приемный покой снова был полон, а Хэнку удалось вырваться совсем ненадолго, чтобы навестить Анику этажом выше.

— Ее очередь еще не подошла, — объяснила Аника, — но ей повезло: она пришла на обследование, и нам сообщили о легком, которое может ей подойти.

— И правда повезло, — сказал Хэнк. — Надеюсь, все пройдет хорошо.

— Как у тебя дела? — спросила Аника, когда пейджер на ее бедре начал пищать. — Черт, надо бежать. Возьми и мой. — Аника протянула ему свой кофе, крышка на стаканчике еще не была открыта.

— Мне не нужно столько кофеина! — сказал Хэнк с улыбкой, но она уже умчалась.

— Я возьму, если у вас лишний.

Обернувшись, Хэнк увидел пожилую женщину, которая жестом указала на вторую чашку кофе в его руках.

— Конечно, конечно. — Он передал стаканчик.

— Спасибо, утро выдалось не из легких, — выдохнула женщина, поднося кофе ко рту. — Это моя дочь там, ждет известий о легком.

— Я даже представить себе не могу. Но, похоже, сегодня могут быть хорошие новости.

— Если бы это случилось несколько месяцев назад, я бы не выдержала, — сказала женщина. Она наклонилась ближе к Хэнку. — Но теперь я знаю, что все будет хорошо. Если не в этот раз, то в следующий.

Хэнк был слегка озадачен, но восхитился ее верой. Он просто надеялся, что женщина найдет в себе силы справиться с неудачей.

— Моя дочь не смотрела на свою нить. И взяла с нас слово, что мы тоже не будем смотреть, но… Мне нужно было подготовиться, — сказала женщина, оглядываясь на дочь, которая, облокотившись на подушки больничной койки, читала книгу. — У нее длинная. — Женщина улыбнулась. — У моего ребенка длинная нить.

— Это удивительно, — сказал Хэнк. — Воистину.

— Только не говорите ей, что я вам сказала! — Женщина сделала глоток кофе.

— Подождите, вы не сказали своей дочери, что у нее длинная нить?

— Она заставила меня поклясться, что я не стану смотреть. — Женщина удрученно покачала головой. — Она возненавидит меня, если узнает, что я это сделала.

Хэнк на мгновение задумался о том, как Аника подсмотрела его нить на кухне, как он почувствовал себя преданным. И втайне подумал, что, судя по тому, как Бен говорил о своей коробке и нити, — он называл это «когда открыли мою шкатулку», но ни разу не сказал «когда я открыл свою шкатулку», — возможно, его постигло еще большее предательство.