Вадим достал блокнот.

— Забродин, — начал перечислять Гринин, — Юнов, Шаевич, Белопольский, Амержаян, Шевчук, Суханов…

Вадиму показалось, что он ослышался.

— Кто? — переспросил он.

— Суханов, — ответил Гринин. — Суханов Валентин Сергеевич. Москва, Ж-72, улица Серафимовича, дом 2, квартира 246.

Это был адрес Суханова. Ошибки быть не могло.

Значит, все же Суханов. Гонщик Валентин Суханов. Ах, как странно устроен человек, как странно! Как много может он. Спасти детей, рискуя жизнью, и украсть. Где же в человеке кончается добро и начинается зло? Или все это перемешано и происходят неуправляемые процессы? Словно кто-то давит на невидимые кнопки, открывая некие клапаны. Раз нажал — добро, второй раз нажал — зло.

Ах, Суханов, Суханов, как же ты подвел, заслуженный мастер спорта!

— Скажите, Гринин, как вы передавали Суханову снимки?

— Я посылал их по почте.

— Один нескромный вопрос, — сказал Вадим и посмотрел на фотографа.

Гринин, видимо, сразу понял, о чем его спросит собеседник. Краснел он как-то странно: лоб становился пунцовым, а щеки, наоборот, бледнели.

— Да, они мне платят. Но это же не запрещено.

Гринин взял чашку с остывшим кофе, сделал большой глоток.

— Сколько вам платил Суханов?

— По полсотни за слайд.

— Щедро.

— Кстати, так платят в журналах.

— Скажите, Гринин, а фотографии из особняка Сухотина вы ему тоже отправляли?

— Да.

— По какому адресу?

— Мне позвонил человек. Сказал, что Суханов в больнице, и просил выслать слайды на Главпочтамт до востребования.

— Фамилию его помните?

— Сейчас найду квитанцию.

Вадим смотрел, как Гринин роется в каких-то папках, и думал о Суханове. Нет, видимо, не был Суханов организатором преступлений, но какую-то роль он, безусловно, в этом деле играл. Пока вырисовывались три позиции: связной, укрытие краденого и с большой натяжкой продажа. С большой натяжкой. За семь тысяч такие вещи не продают. Другая им цена. Совсем другая.

— Вот, пожалуйста. — Гринин положил на стол квитанцию.

Вадим взял ее. Шариковой скорописью была написана фамилия Али… дальше неразборчиво.

— Вы не помните фамилию, здесь неразборчиво очень? — спросил Вадим.

— Сейчас. — Гринин опять вернулся к столу. — Вот, — обернулся он к Вадиму, — Алимов.

Вадим взял в руки квитанцию, повертел ее и подумал о том, взял ли с собой оружие Фомин.

Фомин и инспектор из отделения ждали Алимова. Они сидели, подстелив газету, на ступеньках, чуть выше квартиры, и курили. Время тянулось медленно. Они переговорили обо всем и теперь сидели молча. Даже курить не хотелось, во рту чувствовалась никотиновая горечь. Фомин сидел прислонясь плечом к стене. За много лет он привык ждать. Если вспомнить все засады, в которых ему приходилось ждать, то проведенное в них время можно было исчислять месяцами.

— Ты знаешь что, — сказал он инспектору, — ты, Даньшев, сходи в отделение, позвони в МУР и скажи, что я здесь припухаю, да сигарет купи и воды бутылочки две. А то во рту с перекура горько.

— Может, плавленых сырков взять и хлеба?

— И то дело, возьми. — Фомин полез в карман, вытащил кошелек, вынул аккуратно сложенные рубли, расправил их и дал Даньшеву два.

— Сигареты какие, Павел Степанович, «Дымок»?

— «Дымок».

— Я мигом.

Инспектор ушел, и Фомин остался один. Он ждал.

Адрес Алимова Вадим узнал у дежурного. Машину их группы взял Калугин, и Орлов не стал ждать, пока дежурный пришлет разгонную. Он стоял на углу улицы Рылеева, пытаясь поймать такси, ощущая, что именно сегодня должно произойти нечто непоправимое. Дважды в жизни у него появлялось такое же предчувствие, и дважды оно не обманывало его. Вадим никогда никому не рассказывал об этом, боясь насмешек и розыгрышей. Но тем не менее именно это предчувствие беды заставило его покинуть уютную мастерскую Гринина и метаться по улицам в поисках такси.

Почему-то, когда машина не нужна, такси с зазывно-зеленым огоньком словно специально ищут тебя. Но если ты торопишься… Одна за другой проносились мимо него машины. А время летело стремительно, и предчувствие беды стало острым и физически ощутимым. Вадим зажал в руке удостоверение, решаясь на крайнюю меру — остановить любую машину и воспользоваться своими правами сотрудника милиции. Он и не заметил, как рядом остановились серенькие «жигули»-фургон.

— Вадим Николаевич! — окликнул его женский голос.

Вадим обернулся, из окна машины высунулась женщина.

Она открыла дверцу, приглашая Орлова садиться.

«Как же ее зовут? — мучительно пытался вспомнить Вадим. — Как же? Она говорила о ГАИ». — И в памяти всплыл голос Гринина: «Марина у нас автомобилист.»

Марина. Точно, Марина.

Вадим подошел к машине.

— Мы из окна увидели, как вы мечетесь с поднятой рукой, — улыбнулась Марина.

У нее была прекрасная улыбка. И зубы были красивые. Ровные и белоснежные.

— Вас подвезти?

— Понимаете… — начал Вадим. Он никак не мог решиться. — Понимаете.

— Пока нет. — Марина опять улыбнулась.

— Мне очень нужна машина по служебному делу.

— Так садитесь.

— Разрешите мне сесть за руль.

— Прошу. — Марина подвинулась, освобождая водительское место.

Вадим влез в машину. Нажал рычаг и отодвинул сиденье до упора назад. Теперь нормально.

— Держитесь, — сказал он и резко с места, вдавив педаль газа, переключая скорость, выскочил на Кропоткинскую.

Марина сидела молча, глядя на его сосредоточенное лицо.

Вадим гнал «жигули» по осевой, красиво обходя идущие впереди машины. Запоздало раздалась трель милицейского свистка. Но впереди вспыхнул услужливый глаз светофора, и «жигули», сокращая разворот, рванулись из левого ряда к разметке. Наперерез машине бежал инспектор ГАИ с опущенным жезлом. Вадим затормозил рядом с ним, распахнул дверцу.

— Товарищ водитель. — начал инспектор.

— Погоди, капитан.

Инспектор был немолод, он многое повидал на своем веку.

— Капитан, — Вадим достал удостоверение, — скажи своим, чтобы дали мне проезд по бульварам до поворота в Телеграфный переулок. Позвони дежурному по городу, скажи, что я просил послать подвижную милицейскую группу в Армянский переулок и чтобы лейтенант Стрельцов ждал меня с оружием на Петровке рядом с постом ГАИ.

Инспектор служил тридцатый год. Он видел много за это время. Он знал, чем занимается отдел, номер которого прочел в удостоверении. Он бросил руку к козырьку: