— Так мирок-то наш узкий. Сколько в стране серьезных собирателей? Раз-два и обчелся. Только ко мне вы пришли напрасно. Неведомо мне об этом деле ничего.

— А может, Борис Львович, подумаете, вдруг какую зацепочку и найдем?

— Вы мою крепость видели? Так-то. Я ее не так давно соорудил. Лет пять назад. А почему? Молчите? Так я вам скажу. Именно в это время и появились люди, которых весьма заинтересовали предметы старины. Их начали скупать. Более того, начали отправлять за границу…

— Борис Львович, — перебил его Калугин, — мне, как никому другому, это известно.

— Понимаю. Простите, что читаю вам популярную лекцию.

— Борис Львович, я же за другим пришел. Вы в вашем профсоюзе человек уважаемый и информированный. Есть же какие-то слухи, предположения, мне интересно все.

— Скажу вам одно, Игорь Владимирович. Я тут встречался с Козловым из Ленинграда, мы долго говорили. Нам надоело бояться.

— То есть?

— Жить в постоянном ожидании несчастья. Кто мог подумать на тихого старичка Хомутова, что он мафиози?

— Хомутов. — Калугин достал сигарету. — Вы позволите?

— Ради бога.

— Хомутов был человек с биографией. Бывший полицай. И не просто полицай, а начальник криминального отдела полиции в Гродно.

— Да… Божий старичок. Такой тихий, ласковый. А хватка у него была железная.

Патрушев замолчал, видимо вспоминая что-то. Калугин молчал. Он знал Патрушева не один год. Борис Львович славился своей силой и непоколебимой уверенностью. Но сегодня перед Калугиным сидел совсем другой Патрушев. Напуганный был Борис Львович, ох напуганный.

— Я нынче всего боюсь, — нарушил Патрушев молчание. — Если уж квартиру-музей Алексея Толстого ограбили, то нас и подавно не пощадят.

— Вы мрачно настроены, Борис Львович, мы раскрыли это преступление, и виновные наказаны.

— А особняк Сухотина?

— Работаем.

— Эти люди не побоялись поднять руку на госимущество.

— Найдем.

— Найдите их. Все коллекционеры вам спасибо скажут. Мне говорили, что Хомутов так ничего и не сказал. И денег вы его не нашли. Так это или сплетни? Я не из праздного любопытства спрашиваю.

— В какой-то степени ваша информация верна.

— У Хомутова был помощник. Я о нем ничего не знаю. Слышал только кличку — Каин.

— Кто вам сказал об этом?

— Козлов.

— А он знает этого Каина?

— Нет.

— Так откуда ему все это известно?

— Вы же знаете, что Козлов три месяца был под следствием.

— Слышал что-то.

Калугин прекрасно знал историю Козлова, работавшего начальником реставрационного цеха. Его запутали ушлые дельцы. Три месяца Козлов отсидел в Крестах и вышел оттуда полностью оправданным. Так иногда оборачивается чрезмерная доверчивость, Козлов сам наказал себя на эти три месяца.

— Так вот, — продолжал Патрушев, — эту кличку ему назвал один из уголовников.

— Доверчивый вы человек, Борис Львович, кличка-то прямо из авантюрного романа.

— Смотрите, смотрите. Я все рассказал, что знал.

— Каин, — сказал Вадим удивленно, — из какого нафталина они вытащили эту кличку? Вот уж подлинно — у страха глаза велики. Вы, Игорь, когда-нибудь слышали нечто подобное?

— За всю свою сыскную практику — впервые. Это напоминает мне рассказы наших ветеранов.

— А что, может быть, так оно и есть. Может, этот Каин — гость из далекого уголовного прошлого. Игорь, не сочтите за труд, пройдитесь по этой кличке. Чем черт не шутит?

На столе зазвонил телефон.

— Орлов… А, Павел Степанович! Ну как? Ждите. — Вадим положил трубку. — Объявился Алимов. Фомин его караулит. Я сейчас поеду к Гринину.

— К кому? — спросил Калугин.

— К Гринину, фотографу этому. Хочу поговорить с ним.

— Я вам нужен?

— Нет. Игорь, вы займетесь этим Каином. Чертовщина какая-то. Сыскной анахронизм. Каин! Прямо роман о великом сыщике Путилине. Боюсь, что скоро появится некая «Красная маска»!

— Я думаю, Патрушев чего-то недоговаривает. Но уже то, что он назвал Козлова и Каина, — это много. Он боится.

— Чего?

— Я так и не понял.

— Слушайте, Игорь, вы должны с ним встретиться еще раз. А вдруг… Все-таки Лимарев.

— Хорошо.

— Позвоните мне домой в любое время.

Гринин жил на Сивцевом Вражке в двухэтажном деревянном доме, стиснутом со всех сторон элегантными башнями из светлого кирпича. О прошлом здесь напоминали всего три дома, ожидающие своей очереди на слом. Старый особнячок, в котором жил Гринин, пожалуй, первый познакомится с разрушительным ковшом экскаватора. Фундамент его осел, и окна первого этажа практически «лежали» на земле. Грустный был особнячок. Деревянный, выбеленный ветрами, покосившийся. Орлов поднялся на скрипучее крыльцо, толкнул дверь и очутился в тамбуре, перед ним была еще одна дверь. Но как она отличалась от входной! Умело реставрированная, покрытая лаком, украшенная затейливой резьбой, она резко контрастировала с покосившимся фасадом дома. Вадим нажал кнопку звонка. Искаженный домофоном голос спросил: «Кто там?»

— Орлов.

Щелкнул замок, и дверь открылась. Вадим вошел в обшитую светлыми досками прихожую. Они тоже были покрыты лаком, и фактура дерева темновато просвечивала сквозь него. На второй этаж вела затейливо изгибающаяся лестница, обшитая рогожей. Все это было недорого и красиво. Видимо, в этом доме жили рукастые люди. На втором этаже было две двери. В одну чьи-то умелые руки вмонтировали огромный медный объектив, а на второй прибили мольберт.

«Молодцы, — подумал Вадим, — красиво и просто».

Он толкнул дверь с объективом. В коридоре вместо стен были фотопанно. Лес. И Вадим пошел сквозь него к дверям комнаты.

Лица, лица, лица людей — вот что Вадим увидел в комнате. Фотопортреты женщин, стариков, детей. На него со всех сторон смотрели человеческие глаза. Они были как живые. Чувствовалось, что снимал их талантливый мастер.

За маленьким столиком у окна сидели трое. Две женщины и мужчина лет тридцати пяти. Он поднялся навстречу Вадиму.