глаз, а второй сощурился от лютого мороза. Он был стариком, не имевшим ни постоянного дома, ни перспектив на лучшую жизнь. Он одиноко стоял под серым небом, печально озираясь и размышляя о том, что потерял. Атмосфера на площади была гнетущей. Памятник возвышался над морем людей, а окружающая его вечнозеленая изгородь была покрыта белыми цветами, так что казалось, будто выпал снег. Четырнадцать лет назад, когда отец приехал в Пекин, чтобы забрать меня в Синьцзян, мы вместе пошли на площадь Тяньаньмэнь, и на сделанной тогда фотографии мы оба улыбаемся — он держит меня на руках на фоне ворот Тяньаньмэнь. Теперь он вернулся на площадь после долгих суровых испытаний, и эмоции, должно быть, переполняли его. А я впервые оказался в такой большой толпе.

На следующий месяц исполняющим обязанности премьера вместо Дэн Сяопина назначили Хуа Гофэна — стало ясно, что Дэн попал в опалу. Хуа был тихим и держался незаметно; не имел связей ни с «Бандой четырех», ни с Чжоу Эньлаем или Дэн Сяопином. В политической борьбе между радикалами и центристами Хуа Гофэн занимал нейтральную позицию, подчиняясь исключительно Мао.

Подконтрольные левым средства массовой информации пытались предотвратить траур по Чжоу Эньлаю, но чем больше весна вступала в свои права, тем больше людей во множестве городов пренебрегали предписаниями и приходили отдать ему дань уважения. В Пекине эти демонстрации достигли пика в начале апреля, уже после того, как я вернулся в Синьцзян. Памятник народным героям был завален горой венков, а 4 апреля, на праздник Цинмин — день поминовения усопших, — на площадь Тяньаньмэнь хлынула толпа в миллион человек. Многие воспользовались моментом, чтобы выразить накопившееся недовольство левыми радикалами, и, когда венки ночью убрали, чтобы прекратить дальнейшие демонстрации, возмущенные граждане набросились на командный пункт полиции на площади и сожгли полицейскую машину. Ночью 5 апреля для разгона протестующих вывели народную дружину. Дружинники били людей дубинками и многих арестовали.

В Шихэцзы я слышал по радио о «контрреволюционном инциденте» на площади Тяньаньмэнь, за которым якобы стоял Дэн Сяопин. Нам говорили, что классовые враги произносили реакционные речи, писали реакционные стихотворения и лозунги, распространяли реакционные листовки и подстрекали к созданию контрреволюционной организации. Я был всей душой солидарен с протестующими, я был возмущен тем, как жестоко подавили демонстрацию и как машина пропаганды перевернула все с ног на голову. Я знал, что свободно обсуждать произошедшее возможности не будет. Тринадцать лет спустя Коммунистическая партия займет аналогичную позицию по поводу движения за демократию в 1989 году. Тоталитарный режим не уступал ни пяди мирной оппозиции, вместо этого показывая свою суть и отвечая применением насилия, не считаясь с человеческими жертвами и нарушением свобод.

Мне уже исполнилось девятнадцать, и, хотя многие мои представления оставались весьма расплывчатыми, одно мне было ясно: едва ли кто-то желает перемен так страстно, как я. Что угодно, только не то, что сейчас. Окончив школу в июле 1976 года, я поспешил в Пекин. Когда мой поезд доехал до станции Шицзячжуан, что в 180 милях к юго-западу от Пекина, пассажиры идущего в противоположном направлении поезда стали высовывать головы из окон и убеждать нас не ехать дальше: в столице произошло сильное землетрясение, сказали они. У меня засосало под ложечкой: я надеялся на перемены и вот дождался. Но никто из нас тогда не понимал, насколько катастрофическим было это землетрясение в городе Таншань, в сотне миль к востоку от Пекина. Оно произошло в 3:42 ночи, за пару минут сравняв промышленный город с землей и лишив жизни более двухсот тысяч человек.

Приехав в Пекин, я обнаружил, что на привокзальной площади лежат сотни людей, в то время как с телекоммуникационной вышки на проспекте Чанъаньцзе как ни в чем не бывало передавали песню «Алеет восток». Здания в столице немного пострадали, но, в отличие от Таншаня, не были разрушены; людей нервировали небольшие толчки, последовавшие за основным, а также слухи о том, что грядет еще более сильное землетрясение, — поэтому все боялись находиться в помещении. Я провел ту ночь в парке Сунь Ятсена, у южных ворот Запретного города — примерно там, где в свое время правители империй Мин и Цин делали подношения богам земли и урожая. Вокруг прудов с лотосами шла крытая галерея с изображениями пейзажей и исторических сцен на потолках. В тот вечер люди вроде меня, которым некуда было податься, заняли все скамейки. Небольшие толчки продолжались всю ночь, некоторые в панике теряли равновесие и падали в пруд.

Несколько недель миллионы пекинцев, опасаясь, что в случае очередных толчков окажутся под руинами собственных домов, жили на улице. Я наконец воссоединился с семьей, это произошло возле кучи щебня рядом с воротами Фучэнмэнь, где строили метро. С крыши нашего дома от толчков упал всего один кусочек черепицы, но все же родители с моим младшим братом теперь ютились в хибаре, сложенной из металлических прутьев и листов пластмассы. Все осложнялось тем, что это был разгар сезона дождей, так что чуть ли не каждый день лило как из ведра, гремел гром и сверкали молнии. Ай Дань почти не спал ночью, вычерпывая воду, собиравшуюся на крыше нашей хлипкой палатки. Примитивность такого жилья напомнила отцу о мрачных военных днях, когда Чунцин подвергался японским бомбардировкам. Большинство магазинов закрылись, и нам оставалось полагаться на временные центры гуманитарной помощи. Из горячей еды там были только пшеничные лепешки, паровые булочки и рис. Везде стояли длинные очереди. Вдоль дорог выросли хибары, так что оставалась узкая полоса, по которой протискивались автобусы и велосипеды.

Катастрофы проверяют людей на прочность, но самый глубокий тектонический разлом проходит по их сердцам, даже если внешне они кажутся образцом выдержки. Не имея доступа к надежному источнику новостей, мы не знали, сколько людей погибло в землетрясении, — точно так же, как тридцать два года спустя не было известно, сколько жизней унесло землетрясение в Вэньчуане. Но в случае второго бедствия я принял меры, чтобы выяснить скрываемые властями факты, несмотря на все связанные с этим опасности. В Китае достаточно просто пытаться понять, что происходит в твоей стране, чтобы оказаться на встречной полосе с законом.

После таншаньского землетрясения время на несколько недель замерло, будто мы ждали чего-то, хотя и не знали, чего именно. Мы просто сидели в своем убежище, одинаково безразличные к правде и неправде, и не чувствовали ни горя, ни гнева, не обнаруживая в себе ни любопытства, ни доброты.

Люди вокруг осторожно пересказывали друг другу вести о том, что такого-то реабилитировали, а такой-то вернулся