Блондин недовольно вздохнул и, запихав в рот большущий кусок рыбины, недовольно пробурчал:

– Напо’инать-то не надо, – Серт, не дожевав, проглотил пищу, – но вы бы лучше поговорили с ним, чем прятаться.

У Бансабиры глаза вылезли на лоб.

– Мне Гистаспа хватает, который вечно лезет не в свое дело. Так что помолчи уж.

– Командующий просто за вас беспокоится.

– Я думала, ваше дело подчиняться приказам, а не беспокоиться, – шепотом повозмущалась тану. Сжевала еще кусочек лепешки и посмотрела на тысячника с сомнением. – Мне казалось, мои отношения с Маатхасом не выходят за рамки дружественных или даже просто союзнических.

– Ваши, может, и не выходят, – кивая, согласился Серт. – А вот насчет него не уверен. Не надо быть гением, чтобы сложить один к одному: согласитесь, люди вашего круга иногда даже в брак вступают, – Бану откровенно перекосило, – не будучи знакомы и дня, а он столько времени трется рядом без видимых причин. Смотрит, как вы тренируетесь, ищет повода для встреч; вытаскивает нас из осады, приезжает раньше срока на сорокоднев явно с намерением поддержать вас. Он сам говорил об этом Руссе. Уже более чем достаточно, чтобы понять, что у него к вам чувства, тану. Прибавьте то, что на днях я видел, как вы вихрем вылетели из склепа, а вслед за вами с потерянным видом вышел и тан. Про его жест в конце вашего поединка пару лет назад, думаю, вообще можно не говорить.

Бансабира выронила из рук лепешку, которую держала, отрывая прежде по кусочку. Благо руки задрожали прямо над тарелкой. Неужели Маатхас неравнодушен к ней уже так давно?

– А я? – спросила тану почти по-девичьи обеспокоенно, облизнув пересохшие губы. – Как выгляжу я во всем этом спектакле?

Серт, не колеблясь, окинул госпожу оценивающим взглядом и тоном знатока заключил:

– Как маленькая девочка, которая не понимает, что надо делать, и жутко боится.

Бану, закрыв лицо руками, сложилась пополам и рассмеялась где-то в области собственных колен. Серт, поразмыслив, осторожно положил руку на вздрагивающее от хохота плечо.

– Можете меня потом хоть собакам на местных псарнях скормить, но я это скажу и сделаю, – решительно заявил мужчина, сильнее сжав женское плечо. – Тану, – позвал он серьезно, с патетическими нотками, – наличие у вас ребенка совсем не означает, что вам знакомы чувства людей, и нисколько не прибавляет опыта и уверенности в отношениях с мужчинами.

Бану не перебивала, подняв лицо и вглядываясь в светлые глаза.

– Вы хорошо знаете, что такое строгость и дисциплина, и не смешиваете личное и военное, но вам все равно не скрыть, что вы хороший человек. Вы щедры, тану. Щедры по-человечески, одариваете людей вниманием и заботой, не жалея себя и не жадничая от себя. Даром что пытаетесь это скрыть, честное слово. С рядами-то это самое оно, но среди тех, кто рядом с вами всегда, глазастые уже давно все поняли. Вы цените людей, и за это они вас любят. Даже ревнуют, – посмеялся Серт. – Есть, конечно, случаи вроде Раду – он ревнует только к тому, что вы отказываете ему во внимании, предпочитая кого-то еще. Жутко бесится, если между нами… – Серт вновь хохотнул и тут же посерьезнел. – Но вспомните того же Юдейра. Он любил вас совсем иначе, не понимая, к чему это ведет.

Как и она не понимала, к чему ведет подчиненный, сообразила Бану, не спеша убирать его руку с плеча.

– Мужчины по-настоящему влюбляются редко, но если это случается, они не страшатся преград. Не останавливаются ни перед чем. Даже если вы прямым текстом скажете ему, что он может рассчитывать только на дружбу, он останется рядом, сколь бы жалким ни казался предложенный жребий. Даже если вы будете прогонять его раз за разом, он будет возвращаться и говорить, что ему нужно немного – видеть вас и дышать с вами одним воздухом. Но однажды, – проникновенно зашептал Серт, почти не моргая, – не сознавая, как так вышло, вы поймете, что он взял вас измором.

Бану инстинктивно подалась назад, отчего ладонь Серта соскользнула сама собой. Тот, не придав значения, продолжал:

– Став предметом обожания, женщина превращается для мужчины в крепость, которую можно осаждать годами. И в один прекрасный день настает час решающего штурма, когда он вываливает вам на голову все свои скопившиеся чувства, нагло играя на вашей честности в отношениях, и, не гнушаясь, пользуется замешательством, в котором вы оказываетесь. Мужчина всегда завоеватель, а кому, как не вам, госпожа, знать, что на войне хороши все средства?

– Судя по твоему экспертному тону, ты хочешь дать мне какой-то совет. Так уж не тяни, – не очень довольно заметила молодая женщина. Она всегда чувствовала себя некомфортно, когда кто-то начинал ее учить.

– Я не знаю, есть ли у вас хоть какие-то чувства к тану Маатхасу, и это вообще не мое дело. – Серт ограждающе взмахнул руками и отвел глаза, будто извиняясь, что сунул излишне любопытный нос куда не следовало. – Но в любом случае, что бы ни было, поговорите с ним.

Бансабира уставилась на него с недоумением:

– Не ты ли только что сказал, что это бессмысленно?!

– Это прояснит ситуацию для него и для вас. И, – Серт улыбнулся, – позволит вам нормально высыпаться в родном доме. Хотя, конечно, мало что изменит.

– Перестань говорить так, будто у меня нет никакого шанса решить этот вопрос так, как надо мне! – Бансабире все меньше нравился этот разговор.

Серт не дрогнул под посуровевшим взглядом танши и уверенно, все еще немного скалясь, подвел итог:

– Сомневаюсь, что вы сами знаете, как вам надо, госпожа. – Потом на мгновение заколебался, не уверенный, стоит ли продолжать, и решился: – Любящий мужчина – это напасть, от которой у женщины нет способов спастись. Запомните это.

Бансабира неприятно поежилась, повела головой, явно сопротивляясь смыслу сказанного. Серт больше ничего не говорил, давая тану возможность примириться с услышанным. Женщина допила вино из бокала, время от времени переводя взгляд на блондина, потом отставила сосуд и, покосившись еще раз, недовольно буркнула:

– Я точно скормлю тебя собакам.

Серт засмеялся, и Бану, не удержавшись, улыбнулась в ответ.

Поговорить, значит? Ожидая, пока расстелют постель, Бану стояла у окна, бессмысленно глядя в сумрак. Что ж, если это принесет спокойствие, то лучше и поговорить. Кто знает, может, влияние момента будет настолько велико, что, если Маатхас сделает ей какое-нибудь достойное предложение, она согласится? Было бы здорово. Было бы здорово сделать то, что захочется в тот момент, а потом говорить, что ее не очень-то и спрашивали.

Быть таном скверно: все ждут от тебя какого-то решения, которое ты неизменно должна оглашать с важным видом и равнодушным лицом, – вроде, разумеется, так и должно быть, чего же тут удивительного. Таны не поддаются влиянию момента, таны всегда знают, что делать, и еще таны никогда не прячутся за чужие спины. Даже когда смерть как хочется.