— Помните у Гоголя повесть про Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, которые поссорились на ровном месте, из-за пустяка?

— Помню, конечно.

— Из-за ружья, да?

— Точно так.

— И один другого назвал гусаком, так?

— Не вижу смысла оспаривать этот факт.

— А ружье — это собственность, правильно?

— Не Бог весть какая, но собственность.

— Отлично. Тогда имей в виду, что в нашем деле тоже фигурируют свои Иван Иванович и Иван Никифорович. Мы так и будем их именовать для конспирации. Оба — бизнесмены высокого полета. И оба поссорились совсем не из-за ерунды, на кону — большие деньги и власть. Недвижимость и так далее. Назовем все это условно ружьем. Ну а дальше пошли «гусаки», «поцелуйтесь со своей свиньей» и так далее — много хуже. Иван Никифорович начал одерживать верх: он заручился поддержкой питерского губернатора. Тогда Иван Иванович в отместку или от отчаяния — что?..

— Неужели начал двигать Боровикова?

— Точно так.

— У меня голова идет кругом, — пожаловался Влад. — Из-за чего они перегрызлись?

— Да это не так и важно. Этого просто не станет, если Иван Иванович одержит верх…

— Получается, мы — в команде Ивана Никифоровича?

— Считай, что так.

— Подвигать полупомешанного… что можно с него взять?

— Диверсия, — снова загадочно напомнил Ясеневский.

— Боровиков и диверсия? Но он же доброжелательный болван! Ищет алмазы… Я понимаю, окажись на его месте Коротаев…

— Это в Госдуме-то?

— Ну нет, не там, конечно…

— Ты прав, это задумка больше для Коротаева. Но у нас есть основания полагать, что сверхценные мысли Касьяна Михайловича насчет петровских славных времен зашли уже достаточно далеко, чтобы он согласился на все… в том числе и на диверсию… Которая, по моему предчувствию, чрезвычайно близка.

Рокотов пил редко, по сейчас плеснул себе коньяку, выпил и даже не предложил начальнику. Тот же смотрел тяжело и серьезно.

— Мне хотелось бы подробнее услышать про исторический конфликт Боровикова с Петром Великим. — Рокотов надкусил яблоко.

Предварительно он проверил, нет ли во рту бритвенных лезвий. Да, он стал другим человеком.

— Это, скорее, не конфликт, а историческая претензия. — Генерал взял мандарин и начал катать его меж мясистых пальцев с ловкостью фокусника. — Рубинштейн не раз рассказывал об этой странной идее… В ней, вообрази, есть даже рациональное зерно…

— Давно прогоркшее, как я подозреваю, — подал голос Влад.

— Верно подозреваешь. Касьян Михайлович убежден, что место для строительства Санкт-Петербурга Петру подсказали шведские шпионы с Меншиковым во главе. В надежде, что город рано или поздно потонет.

Повисла тишина.

— Баки, — пробормотал Рокотов ни с того ни с сего.

— Что?

— Так, ничего. Что-то вдруг промелькнуло и погасло. И чего же хочет Касьян Михайлович? Свести усилия Петра Алексеевича на нет?

— Страшно признать, но ты, похоже, попал в самую точку.

Теперь Рокотов расхохотался:

— И где же быть граду Петрову? Или граду Боровикову?

— Наши аналитики утверждают, что Зеленогорск — вполне подходящее место. Не нужна никакая дамба, с которой Боровиков, сам того не ведая, потихоньку стрижет купоны, — спасибо Ивану Ивановичу. И в этом есть своя правда. Устье Невы — место весьма невыгодное.

— И что теперь — он хочет пересадить город на семьдесят километров севернее?

Говоря это, Рокотов осекся, ибо вдруг понял, чего хочет и на что согласился Касьян Михайлович в горячке спора между хозяйствующими субъектами.

Волосы у него встали дыбом.

— Вы намекаете, — проговорил он медленно, — что падение метеорита решило бы все проблемы? Вместе с губернатором? Поддержавшим Ивана Никифоровича?

— О, да.

— Но Рубинштейн не утешил его такого рода прогнозом?

— Разговор об этом вообще был как бы шуточный, застольный. Но Рубинштейн умел сложить два и два…

Влад открыл рот, чтобы что-то сказать, но Ясеневский остановил его жестом:

— Слушай дальше. У нас есть основания полагать, что задуманное бурение не только наполнит бредовое воображение Боровикова несуществующими алмазами, но и решит проблему Ивана Ивановича. В силу которой он и пропихнул безумца в Госдуму.

— Вы хотите сказать, что диверсия…

— Все правильно. Я хочу сказать, что в результате диверсии город Санкт-Петербург исчезнет с географической карты.

Рокотов поверил генералу сразу. Он и сам не знал, почему.

— Боровиков в курсе?

— Боюсь, что да. Не знаю, чего ему наплели…

— Но он же воплощенное человеколюбие! Ему веришь, когда слушаешь…

— Согласен. Он просто начал мыслить планетарными масштабами. А в этом случае отдельные жизни и культурные ценности утрачивают значение. Сам Петр рассудил бы именно так… Так что он не просто в курсе — он, похоже, теперь еще и инициатор…

Рокотов налил себе еще:

— Как может бурение в полутораста километрах от города повлиять на его затопление?

Ясеневский вынужденно и хитровато улыбнулся:

— Мне пришлось пойти на контакт со смежниками…

— ГРУ?

— Да, с ними. Оказалось, что это местечко давно у них на примете. Ты знаешь, что в пятидесятые годы у американцев был план ядерной бомбардировки Москвы и Ленинграда? Девять бомб на Питер и одиннадцать — на Москву…

— Впечатляет.

— Еще бы. Но тут вдруг оказалось, что все можно решить намного проще и обойтись — в отношении Питера — двумя бомбами. Сбросить их следует не на город, а…

— В месте предполагаемого бурения, — докончил Рокотов.

— Именно там. Какие-то подземные плиты сдвинутся… Я в этом слабо разбираюсь. Могу, если хочешь, представить секретный отчет, хотя на что он тебе?

— Ни к чему, — согласился Влад. — Я больше по рачкам, смею напомнить. С некоторых пор — по ползучим гадам.

— Короче говоря, эти подземные плиты сдвинутся, и город провалится метров на пять. Одновременно с Ладоги придет сорокаметровая волна, которая смоет все живое и мертвое.

— Бог ты мой, — разволновался Рокотов. — Но ведь военные должны были принять меры…

— Они их и приняли. Прямо там, в зоне будущего бурения, возникли объекты… зенитные установки. Но времена изменились… — Да, — устало молвил Ясеневский. — Они изменились. Сначала развал, затем — нечто вроде восстановления. Вот только командует новыми постройками — кто, по-твоему?