И вот в тот самый момент, когда Николаев совсем уже было уверовал в свою удачу, на голову ему опустилось что-то со страшным треском, и он как подкошенный рухнул на пол.

Всю обратную дорогу Ксюша хранила видимое спокойствие, хотя желание придушить сидевшего рядом с ней молодого человека с каждой минутой становилось все острее.

— Ты чего скандалила на рынке? — Димка настороженно уставился на нее из-под белесых ресниц, когда они вновь оказались в своем дворе. — Приличная с виду дама, а орала, как базарная торговка.

Он презрительно сплюнул и, подхватив пакеты, пошел к их подъезду. По пути он несколько раз останавливался и оглядывался на застывшую столбом Ксению. Но та не реагировала ни на его призывные взгляды, ни на его пронзительный свист.

В ней совершенно осознанно родилась потребность напиться. И сейчас она стояла и раздумывала, нужно это ей или нет.

— Ты идешь? — фальцетом окликнул ее Димка, уже стоя у самой двери.

Крикнул как раз в тот самый момент, когда чаши весов с аргументами «за» и «против» установились на равной отметке. Она затуманенным взором посмотрела на юношу. Уловила его настороженность. К тому же ей показалось, хотя расстояние между ними вряд ли позволяло что-то толком рассмотреть, что он как-то уж слишком плотоядно ее рассматривает, и почти тут же аргумент «за» резко оттянул книзу чашу весов.

— Я сейчас, — махнула она ему вялой рукой. — Иди. Я сейчас…

Бутылка водки «Смирнофф» нашлась совсем неподалеку. Как раз налево от злополучного проходного двора имелась маленькая торговая точка, втиснутая предприимчивыми людьми в крохотную квартирку. Покорпев над ремонтом и вложив в него немалые средства, ребята неплохо все окупили, установив круглосуточную продажу горячительных напитков.

— Может, из закусочки что нужно? — улыбнулся бравый молодец из-за прилавка. — Оливки имеются. Свеженькие…

— Да нет, спасибо, — вовремя вспомнила она о наполненных провизией пакетах. — Все остальное есть.

Димки дома не оказалось, или он усиленно делал вид, что его нет дома. Так как, сколько она ни долбила кулаком в дверь, отзыва так и не дождалась. Все покупки были им аккуратно сложены у ее двери. Видимо, пока она метнулась за водкой, мальчик отбыл в неизвестном направлении, если, конечно, не прячется в своей комнате. Хотя с чего ему так глупо себя вести?

Может, учуял что-то. Или помчался за дальнейшими указаниями. Пусть, пусть порезвится. Пусть шлейф позаносит. Думает, идиот, от этого польза огроменная будет. Придурок!..

Против воли Ксюша сплюнула себе под ноги.

Знавала она таких вот мальчишек на побегушках. С неимоверным апломбом и с калейдоскопом радужных надежд. Разве думают они в свои восемнадцать-двадцать лет, что все эти игры в крутых больших ребят кончаются в лучшем случае тюрьмой, а в худшем — дыркой в голове.

Стоп! Ксюша даже остолбенела от внезапно посетившей ее мысли. Оказывается, и это спонтанно возникшее желание напиться, и отвратительное непроходящее чувство горечи, перехватившее горло, были вызваны одной лишь единственной причиной — ей было его жалко! Жалко до одури этого запутавшегося в своих собственных соплях пацана. Его, словно марионетку, направляют властной умелой рукой, а он, ослепнув от ненависти, одержимый жаждой мести, послушно движется в указываемом ему направлении.

— Дурак! — подняла Ксюша первую рюмку. — Пью за дураков! Пока они живы, мир не погибнет!

Общаковая табуретка жалобно скрипнула под ней, словно соглашаясь с только что родившимся афоризмом. Ксюша подцепила вилкой кусок помидора, который небрежно покрошила в салатник, пересыпав разнообразной зеленью, и отправила в рот со словами:

— Да не пойди во вред младенцу…

— С кем это ты тут разговариваешь? — Нинка, незаметно подкравшись сзади, положила руки Ксюше на плечи и свесила подаренный кулон ей через плечо. — Нравится? Подарок!

— Дерьмо! — тут же окинула его профессиональным взглядом Ксюша. — Дерьмо и дешевка!

— Ты чего это завелась? — опешила Нинка, отходя от нее на всякий случай подальше. — Водку жрешь…

— Садись, и тебе налью.

Нинку долго упрашивать не пришлось. Выхватив из-под своего стола табурет, она уселась напротив Ксении и уже менее чем через пятнадцать минут хмельным голосом вопрошала:

— Что я тебе сделала? Чего ты крысишься? Я с тобой как с человеком! Полчаса сидим, а я от тебя путного слова не слышу!

Ниночка обиженно икнула и, стыдливо прикрывшись ладошкой, виновато посмотрела на Ксению. Та, выпив большую половину бутылки почти без закуски, не пьянела, а лишь наливалась злобой.

— Нинк, — Ксюша глубоко затянулась сигаретой. — Смотрю я на тебя и думаю: то ли ты дура конченая, то ли мразь, каких мало…

— Что-о-о?! — От такого откровения кто угодно лишится равновесия, не то что соседка, отношения с которой до недавнего времени были более чем напряженными. — Ты какого хрена меня оскорбляешь?! Я с тобой, с сукой, по-человечески! А ты!!!

— Сядь! — рявкнула на нее Ксения и припечатала поднявшуюся было Нинку взглядом. — Сядь и слушай!

Следующие полчаса Ксюша зачитывала ей на память руководство начинающим референтам, негласно запущенное каким-то умником в Интернет и прочитанное ею еще года три назад. Включало оно в себя множество наиумнейших советов. Вплоть до того, как, в какой позе и за что благодарить своего руководителя.

Перемежала она свою речь опрокидыванием стопок. Отчего к концу монолога язык ее ворочался с заметным торможением.

Нинка пьяно хихикала. Мало что понимала и, разумеется, всерьез все это не воспринимала. Но когда Ксюша нешуточно и основательно проехалась по ее лысому «ублюдистому» шефу, для наглядности приведя пару-тройку примеров из прошлого общения с ним, Нинка заволновалась.

— Ксюш, — снова икнула она, — ты это правда?! Ну не может же быть!!! Он такой…

— К-какой? — подняла на нее собутыльница мутные глаза. — Еще с-скажи, ч-что х-хороший и к-красивый!

С этим Нинка, конечно же, согласиться не могла. Красивого в Вострикове и вправду ничего не было. Хорошего? А чего хорошего-то? Третий месяц обещает ей жалованье поднять, а все ни с места.

— А может, ты и права, — обреченно махнула она рукой и положила подбородок на подставленную ладонь. — Но, клянусь тебе, я говорила тебе все то, что говорил мне он! На последнюю суку клянусь! А что же мне теперь делать-то? Ксюш, а?! Что делать-то, скажи?!

Лицо у нее пьяно сморщилось, и из щедро накрашенных глаз полились слезы. Плакала Нинка долго и со знанием дела. Часто прикладывала руку к груди, клятвенно заверяя в отсутствии какой-либо заинтересованности в том, чтобы нанести Ксении вред. Причитала о загубленной молодости, об утраченной красоте и много еще чего-то слюняво-пьяно-жалостливого.