выражении идей заключается и органическая форма вселенной, или закон мира, и что кроме сего закона мира, не может существовать другой науки, как те, которые, переходя в область частного, развивают изобретение сего общего закона мира в различных случаях; следственно, математика есть единственная общая наука, единственная философия, и все прочие науки суть только применения сей единственной чистой науки, применения в области духовного или физического»[191][192].

Из сего следует, что все науки, как выше помянутый пример из «Натуральной философии» Окена, заимствуют свою реальность от одной математики, что все их истины открываются посредством нее одной и тогда только делаются истинами, когда возвышаются до общего значения.

«Присоединим к доказательству геометрическому другой арифметический пример, и тогда объяснится для нас процесс, которому все следует, равно как в духовном, так и в физическом мире. Сей процесс в самом чистом и в самом общем виде выражается умножением, где переменно и во взаимной зависимости проявляются два числа, заключенные в третьем, синтетическом. В произведении 5X6 шесть повторено пять раз, пять — шесть раз, следственно, каждый из сих факторов перенесен в форму другого. Вот общая теория, или общее выражение всякой синтезы. Таким же образом, в идее фантазия должна принять форму разума, а разум — форму фантазии» и пр.

«Таким образом, математика в общих идеях своих совершенно выражает форму или организм мира; такая математика есть, без сомнения, закон мира, есть наука. Из сего легко заключить можно, что происхождение чисел не что иное, как постепенное развитие единицы, которая сама себя ограничивает, что происхождение фигур в противоположных между собою направлениях жизни составляет линии, которые пересекаются углами или встречаются в окружностях. Теперь г-н Блише допустит мне, что арифметика представляет закон мира в форме развития, а геометрия в форме появления, что следственно, в арифметике заключается натуральная философия, в геометрии — натуральная история. Я присоединяю также к натуральной философии и натуральной истории другую философию, имеющую предметом то, что подлежит только внутреннему созерцанию, и сию философию называю я частью идеальной философиею (предмет ее о нераздельном), частью историею мира (о человеческом роде); но это нимало не противоречит моему предположению, что натуральная философия относится s натуральной истории, как арифметика к геометрии».

«После сих замечаний г-н Блише, может быть, согласится со мной, когда я говорю[193], что такая математика, вероятно, была древнейшею наукою древнейших жрецов и исчезла у греков только по смерти Пифагора[194]. — На эту идею о математике опирался я[195], представляя противоположность между древностию и новейшими временами, где я показал, что сии противоположности заключают, что древнейшим народам закон мира был ясен по врожденному чувству природы, между тем как новейшие могут найти сей закон в одном умозрении; но сверх сего, что в первые времена бытия, человечество, умственно и физически проникнутое законом мира, находилось к природе в совершенно другом отношении, нежели в новейшие времена. Сие отношение древнейших времен к природе, которого слабые следы доселе видим мы в животном магнетизме, было простое и непосредственное; между тем как отношение новейших есть одностороннее, посредственное, искусственное. — Я показал, каким образом по причине сей разности человек выступил из целого своего существования, раздробился, так сказать, на части, и религия утратила свою чистоту».

Вагнер упоминает после сего об усилиях Будды, Моисея и Зороастра преобразовать человека и снова примирить его с природою[196]; он объясняет влияние пророков, приуготовивших в нравственном мире перемену, которою ознаменовалось появление Христа[197]. Потом объясняет он простое отношение первобытного человека к природе, основываясь для сего на законе полярности и развивая действие ума и воли в их соединении. Наконец, распространившись несколько об односторонности опытных познаний и о животном магнетизме, Вагнер заключает статью свою следующим образом:

«Вот точка зрения, с которой я взирал на науку, стараясь объяснить древний мир новейшему. Если я доказал, что органическая форма мира (закон мира) исключительно, ясно и достаточно выражается математикою, то бесспорно, надобно употреблять все усилия, чтобы привести все познания в законы сего математического организма, дабы все общие и высокие открытия свободного ума перешли бы в чувство и в законы нравственности, сделали человека царем природы а поставили его на такую степень, на которой бы он, как стройный звук, согласовался с общей гармонией вселенной».

ВЫПИСКА ИЗ БЛИШЕ[198]

(Ответ Б. X. Блише на статью И. И. Вагнера)

Я совершенно согласен, что арифметические формулы и геометрические изображения могут быть принят» во всех науках определенными выражениями общих идей. Итак, я допускаю без всякого спора, что математика в общих законах своих совершенно выражает форму и организм мира; но я утверждаю, что сии общие идеи так, как идеи органической формы мира, принадлежат философии; напротив того, формулы и изображения, и вообще математическое выражение идеи и существа мира принадлежит математике. Математика тогда только видит в формулах своих выражение общих идей и в них и идею мира, когда она делается философическою. Итак, я отвергаю заключение г. Вагнера, который говорит, что такая математика — самая наука; в сем смысле наука бы в ней (была) подчинена форме. — Вся запутанность разрешается, когда мы убеждаемся, что философия к математике в таком же отношении, как существо к форме. — Существо — наука (в абсолютном смысле), форма — представление науки, выражение существа. Итак, я охотно допускаю, что арифметика представляет закон мира в форме развития. Геометрия — в форме появления. Но познание закона мира в сих формах (когда бы сии последние и были условиями для ясности сего познания) существует совсем отлично от формы и составляет философию. Итак, я не согласен с г. Вагнером, когда он утверждает, что в арифметике заключается натуральная философия, а в геометрии — натуральная история (философическое описание природы); ибо в противном случае я допустил бы, что существо заключается в форме. Форма проистекает из существа, а не существо из формы.

После сего Блише распространяется о «Натуральной философии» Окена, на которую ссылался и Вагнер, определяя общую свою идею математики.

О ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ИДЕАЛЬНОГО[199]

Дева прекрасная, люби моего юношу! Не ты ли первая любовь этого сердца пламенного? Не ты ли утренняя звезда, блеснувшая в раннем сумраке его жизни? — существо доброе, чистое, нежное?! О! первая любовь — эта Филомела[200] под зеленеющими ветвями молодой жизни — и так уже много претерпевает от заблуждений, судьба жестоко преследует ее и убивает. Если бы хотя однажды две души равно