белый свет

И даже старикам уж нет

Спасенья от такой заразы,

28 Грешно ли нам,

Не старикам,

Любить затеи и проказы.

5[179]

Барсов — известный дворянин,

32 Живет он барином столицы:

Открытый дом, балы, певицы,

И залы, полные картин.

Но что ж? Лишь солнышко проглянет,

36 Лишь только он с постели встанет,

Как в зале, с счетами долгов,

Заимодавцев рой толпится.

Считать не любит наш Барсов,

40 Так позже он освободится:

Он на обед их позовет

И угостит на их же счет.

ЧЕТВЕРОСТИШИЕ ИЗ ВОДЕВИЛЯ «НЕОЖИДАННЫЙ ПРАЗДНИК»[180]

Oui, oui, je fus epris de toi, charmante Laure

Et, comme en un ciel pur un brillant meteore.

Tu guidas mon esprit au gre de ton desir

4 Des forets du Bresil aux champs de Kaschemyr[181].

ИМПРОВИЗАЦИЯ[182]

Недаром шампанское пеной играет,

Недаром кипит чрез края:

Оно наслажденье нам в душу вливает

4 И сердце нам греет, друзья!

Оно мне внушило предчувствье святое!

Так! счастье нам всем суждено:

Мне — пеною выкипеть в праведном бое,

8 А вам — для свободы созреть, как вино!

НОВГОРОД

(Посвящено к<няжне> А. И. Т<рубецкой>)

«Валяй, ямщик, да говори,

Далеко ль Новград?» — «Не далеко,

Версты четыре или три.

Вон видишь что-то там высоко,

5 Как черный лес издалека...»

«Ну, вижу; это облака».

«Нет! Это Новградские кровли».

Ты ль предо мной, о древний град!

Отчизна славы и торговли!

10 Как живо сердцу говорят

Холмы разбросанных обломков!

Не смолкли в них твои дела,

И слава предков перешла

В уста правдивые потомков.

15 «Ну, тройка! духом донесла!»

«Потише. Где собор Софийской?»

«Собор отсюда, барин, близко.

Вот улица, да влево две,

А там найдешь уж сам собою,

20 И крест на золотой главе

Уж будет прямо пред тобою».

Везде былого свежий след!

Века прошли... но их полет

Промчался здесь, не разрушая.

25 «Ямщик! Где площадь вечевая?»

«Прозванья этого здесь нет...»

«Как нет?» — «А, площадь? Недалеко:

За этой улицей широкой.

Вот площадь. Видишь шесть столбов?

30 По сказкам наших стариков,

На сих столбах висел когда-то

Огромный колокол, но он

Давно отсюда увезен».

«Молчи, мой друг; здесь место свято:

35 Здесь воздух чище и вольней!

Потише!.. Нет, ступай скорей:

Чего ищу я здесь, безумной?

Где Волхов?» — «Вот перед тобой

Течет под этою горой...»

40 Все так же он волною шумной,

Играя, весело бежит!..

Он о минувшем не грустит.

Так все здесь близко, как и прежде...

Теперь ты сам ответствуй мне,

45 О Новград! В вековой одежде

Ты предо мной как в седине,

Бессмертных витязей ровесник.

Твой прах гласит, как бдящий вестник,

О непробудной старине.

50 Где времена цветущей славы,

Когда твой голос, бич врагов,

Звуча здесь медью в бурном вече,

К суду или к кровавой сече,

Как глас отца сзывал сынов?

55 Когда твой меч, гроза соседа,

Карал и рыцарей и шведа,

И эта гордая волна

Носила дань войны жестокой?

Скажи, где эти времена?

60 Они далеко, ах, далеко!

КИНЖАЛ[183]

Оставь меня, забудь меня!

Тебя одну любил я в мире,

Но я любил тебя, как друг,

4 Как любят звездочку в эфире,

Как любят светлый идеал

Иль ясный сон воображенья.

Я много в жизни распознал,

8 В одной любви не знал мученья,

И я хочу сойти во гроб,

Как очарованный невежда.

Оставь меня, забудь меня!

12 Взгляни — вот где моя надежда;

Взгляни — но что вздрогнула ты?

Нет, не дрожи: смерть не ужасна;

Ах, не шепчи ты мне про ад:

16 Верь, ад на свете, друг прекрасной!

Где жизни нет, там муки нет.

Дай поцелуй в залог прощанья...

Зачем дрожат твои лобзанья?

20 Зачем в слезах горит твой взор?

Оставь меня, люби другого!

Забудь меня, я скоро сам

Забуду скорбь житья земного.

К ЛЮБИТЕЛЮ МУЗЫКИ

Молю тебя, не мучь меня:

Твой шум, твои рукоплесканья,

Язык притворного огня,

Бессмысленные восклицанья

5 Противны, ненавистны мне.

Поверь, привычки раб холодный,

Не так, не так восторг свободный

Горит в сердечной глубине.

Когда б ты знал, что эти звуки,

10 Когда бы тайный их язык

Ты чувством пламенным проник, —

Поверь, уста твои и руки

Сковались бы, как в час святой,

Благоговейной тишиной.

15 Тогда душа твоя, немея,

Вполне бы радость поняла,

Тогда б она живей, вольнее

Родную душу обняла.

Тогда б мятежные волненья

20 И бури тяжкие страстей —

Все бы утихло, смолкло в ней

Перед святыней наслажденья.

Тогда б ты не желал блеснуть

Личиной страсти принужденной,

25 Но ты б в углу, уединенный,

Таил вселюбящую грудь.

Тебе бы люди были братья,

Ты б тайно слезы проливал

И к ним горячие объятья,

30 Как друг вселенной, простирал.

ПРОЗА

ЧТО НАПИСАНО ПЕРОМ, ТОГО НЕ ВЫРУБИТЬ ТОПОРОМ[184]

1-й эпиграф

21 апреля в понедельник после обеда, накануне дня[185], назначенного торжественным нашим обещанием для дружеской искренней беседы, залогом коей должно оставаться какое-нибудь произведение недели[186], следствие той мысли, которая нас занимала или того чувства, которому мы предавались, я