После этих слов Мариша вышла из дома и так же аккуратно прикрыла за собой входную дверь. А я остался в доме один. Какое-то время я еще сидел на лестнице, борясь со своим состоянием. Наконец, моя рефлексия подвела меня к пониманию того, что сидя на лестнице, я ничего хорошего не дождусь. Разве что воспаления легких. Это придало мне сил, и я, держась за стены, с трудом поднялся на ноги. В этот момент головная боль обрушилась на меня со страшной силой, как будто кто-то ударил меня сверху прямо по мозгу. Я чуть снова не сел на ступени, и, чтобы хоть как-то устоять на ногах, в каком-то бессознательном порыве обхватил свод черепа ладонью. Не знаю, помогло ли мне именно это, но через несколько секунд боль немного утихла.

Первым делом я с остервенением запер изнутри входную дверь. Потом решил сходить в подвал, посмотреть, что же там такое может интересовать Маришу и ее прихлебателей. То, что Костя и Гореслав пляшут под ее дудку, было уже ясно. Как ясно и то, что в подвал в таком состоянии мне идти не надо. Я развернулся и потащился домой. Еле преодолев лестницу, я кое-как отпер квартиру и буквально ввалился в коридор, где минут пять собирался с духом, прислонившись к стене.

Потом, скинув с себя бушлат, я кое-как стянул берцы и прошел в квартиру. На секунду в моей душе возникла надежда, что Екатерина тихонько спит на кровати или на диване, и все это — всего лишь дурной сон. Нет, квартира была пустой.

Неожиданно мне показалось, что я весь провонял этим отвратительным запахом Маришиной квартиры. Нужно было избавиться от него. Нужно было очиститься. И поспать. Я с трудом добрался до ванной, прямо на ходу сбрасывая с себя одежду, и, включив теплую воду, забрался внутрь. Душевой шланг я положил себе на грудь и тут же отрубился. Тем же коротким и беспокойным сном, который в этот раз принес новую интерпретацию произошедшего. Где и я, и Екатерина утонули.

От этого-то я и проснулся. Как раз вовремя. Вода добралась до рта, и я даже немного хлебнул. Голова не болела. Пора было вылезать. Я приподнялся, чтобы выключить воду, и боль снова застелила мне глаза. Морщась, я кое-как намылился, сполоснулся, выбрался наружу, вытерся, добрался до спальни, залез в кровать, накрылся с головой одеялом, и тут же отрубился.

В какой-то момент мое сознание вырвалось из черной ямы. К горлу подкатился мерзкий и настойчивый комок тошноты. Я вскочил с кровати и бегом побежал в туалет. Долго изнемогал под мучительными спазмами, выдавливая из себя желчь и последние силы. Кое-как дошел до кровати и снова провалился в небытие, в котором время от времени всплывали жуткие образы голой Мариши с молодым и упругим телом, с развивающимися черными волосами, с длинными острыми когтями. Константина в виде полуразложившегося, полуобглоданного зомбака. Гореслава — маленького, худого, оборванного старичка. Они кружились вокруг меня в вихре Маришиных волос, хохотали и пытались схватить меня руками…

Вдруг весь этот хаос дополнился невыносимым жужжанием дрели. Звонок. Звонят в дверь! Я вернулся в реальность так же внезапно, как и ушел из нее. Открыл глаза. Был день. Голова не болела, я был бодр и абсолютно здоров. Вскочив с постели, я натянул на себя спортивные штаны и со всех ног помчался вниз. Вдруг там Катерина?

На пороге стояла ее матушка. Елена Дмитриевна.

—Привет Илья,— сказала она,— Катя дома, можешь ее позвать?

—Здравствуйте…— пробурчал я в растерянности, не зная, что сказать.— Ее нет…

—А где она? Когда придет?

—Я не знаю…

—Что значит «не знаю»? Куда она ушла?

—Не знаю,— я не особо понимал, как себя вести в этой нелепой ситуации и что нужно говорить, поэтому с каждым новым ответом мой голос все больше и больше тускнел.

—Как не знаешь? Вы что, поссорились?— с каждым новым вопросом интонация становилась все более настойчивой, а тон приобретал все большую нервозность.

—Нет, не ссорились…

—С ней все в порядке? Она заболела? На телефон уже третий день не отвечает! Илья, что случилось?

—Я не знаю…

После этих слов Катина мама как-то странно посмотрела на меня, отшатнулась и, не отводя взгляда, задом спустилась с лестницы, а затем сделала пару шагов назад.

—Что ты с ней сделал?

—Ничего, честное слово,— попытался хоть как-то разрядить обстановку я,— с ней все должно быть хорошо… Я не знаю, как объяснить…

Но она уже ничего не слушала. Закрыв лицо руками, она развернулась и почти бегом удалилась со двора. Я растерянно проводил ее взглядом и пошел обратно. Перед лестницей я задел ногой кожаный мешок с деньгами. Я совсем забыл о нем.

Он, как невольный участник страшного злодеяния, печально и беспомощно смотрел на меня из-под ступеней, всем своим видом напоминая о произошедшем. Как ни странно, этот кошелек заставил меня ясно осознать, в какой переплет я попал. И собраться. Трезвость мышления была мне сейчас необходима.

Я взял этот кошелек и пошел в квартиру. На полу по всей квартире была разбросана одежда, которую я вчера скидывал с себя прямо на ходу. Бушлат, берцы, джинсы, старый свитер, черная вязаная шапочка были свидетелями моего вчерашнего позора. А ощущение, что они провоняли Маришиной квартирой, не прошло. Провоняли этим бомжатником, куда я скоро непременно загляну.

Первым делом я решил избавиться от этой вони. Я собрал шмотье, вытащил из карманов все нужное — кастет, который так и не пригодился, телефон, по которому я так никуда и не позвонил и деньги. После этого, запихнув одежду в большой мешок для мусора, я накинул на себя куртку и вынес всё это добро во двор, где выбросил в мусорный бак. Вернувшись домой, я почувствовал некоторое облегчение. Так, одно дело сделал. Теперь надо собраться с мыслями и привести себя в порядок.

Какое сегодня число? 8января. Значит, вчера весь день и сегодня всю ночь я проспал. Проспал Рождество! Надо же…

Зайдя в ванную, я осмотрел себя. За это время я заметно похудел. Скулы выступили, черты лица обострились, щетина заметно старила. На левом виске виднелась легкая желтизна. Удар Константина пришелся по волосистой части головы, и основную часть гематомы видно не было. Я потрогал висок. При надавливании еще болел. Сука!

Решив побриться позже, я умылся, почистил зубы, вернулся на кухню и выпил стакан воды. Почти сразу же я почувствовал, что дико хочу есть. На каком-то автомате я поставил на проигрывателе пластинку Дорз. А, когда зазвучала музыка, поймал себя на мысли, что не могу её слышать! И всё выключил. Но потом решил, что в тишине еще тяжелее. И включил обратно.

Поставил вариться яйца и греться чайник. Когда он закипел, на меня накатилось ощущение, что все в порядке. Ничего не случилось. Кэт дома. Сейчас она выйдет из ванны и обрадуется, что завтрак на столе.

Неужели я больше никогда ее не увижу, неужели больше не взгляну в ее глаза? Нет, так думать нельзя. Я позвоню своим корешам, и мы отобьем Кэт у этих мудаков. Эта, внезапно пришедшая мне в голову идея, показалась мне в начале очень удачной.