Он открывает дверь пошире.

– Иди есть.

Поморщившись, она выбегает из спальни.

Я молча лежу под его одеялом, на его двуспальной кровати, и не помню, как сюда попала. Он смотрит на меня, вытирая руки о полотенце, с голым торсом, в черных баскетбольных шортах.

– Это относится и к тебе. Пойдем есть!

Дверь за ним закрывается.

Я сажусь и опускаю взгляд вниз. Я всё еще в платье, в котором была прошлым вечером. Моя рука трогает спутанные волосы. Проклятье, я не заплела их прошлой ночью. Не могу даже представить, как сейчас выглядит мое лицо.

Я перекидываю ноги через край кровати и слишком быстро встаю. Голова начинает кружиться, а желудок сокращается. Я держусь за матрас, пока всё не успокаивается. Всё, кроме моего желудка.

Подойдя к двери, я морщусь от света, заливающего коридор, и слышу звон столовых приборов на фоне бормотания детской телевизионной программы. Я кое-как дохожу до кухни и вижу Картера, помешивающего овсяную кашу в кастрюле на старомодной газовой плите.

– Возьми миску, – говорит он, кивая головой в сторону открытого буфета с голубой пластиковой посудой.

– Я не могу даже думать о еде, – хриплю я.

– Тебе станет лучше, если ты поешь.

Я вяло оглядываюсь вокруг.

– А твоих родителей дома нет?

Он не отрывает взгляда от кастрюли.

– Не.

– Который час?

– Около восьми, кажется, – Картер достает из кармана телефон. – Половина девятого.

– Мне нужно забрать свою одежду у Оливии. Где она?

Картер кладет ложку и поворачивается ко мне.

– Я уже ее забрал, – он указывает на гостиную.

Мой рюкзак лежит на полу перед потрепанным черным диваном, телефон лежит сверху. Но я останавливаюсь, когда замечаю Одена в отключке на подушках с мусорным ведром возле головы. Сестренка Картера сидит перед маленьким телевизором в углу, уставившись в какой-то незнакомый мне мультик с миской овсяной каши, словно всё это совершенно нормально.

Когда я возвращаюсь на кухню со своими вещами, моему желудку как будто становится еще хуже. Держась за дверной проем, я закрываю глаза.

– Ты как?

– Мне надо ехать. Мои родители… – я тяжело сглатываю.

– У нас всё в силе насчет просмотра фильма у тебя дома?

Я резко открываю глаза, потом издаю стон.

– Я совсем об этом забыла.

– А я говорил тебе и Одену, что вы пьете слишком много.

– Чересчур много.

Картер пожимает плечами.

– Если хочешь, я могу сесть за руль.

– Сесть за руль? В смысле, ты сядешь за руль моей машины? Да ни за что. Ты шутишь? – я тихо смеюсь и слишком быстро кручу головой.

Он всё понимает по моему лицу.

– Мусорное ведро вон там!

Я изрыгаю рвоту, держась за края ведра и зажмурившись. Рвота уже есть в моем списке «Худшего в том, чтобы быть человеком», и теперь мне нужно добавить в него еще и похмелье. Всё горит, мои ноздри, мое горло, мои глаза, когда меня тошнит в мусорное ведро.

– Возвращаясь к нашему разговору, – Картер смеется, – хочешь, я сяду за руль?

Я оглядываюсь:

– Да, пожалуйста.

Картер показывает мне, где ванная комната, там я переодеваюсь, пытаюсь заплести волосы и чищу зубы. Под глазами у меня осыпавшаяся тушь. Я выгляжу ужасно. А чувствую себя еще хуже.

Когда я выхожу, Картер роется в своем шкафу.

– Дай мне минутку. Я найду футболку.

Я разглядываю мышцы у него на спине, позвоночник, продавленный между ними, словно ров, в который мне хочется нырнуть, и говорю себе: «Нет, тебе не хочется».

– Можешь разбудить Одена? – спрашивает он, оглядываясь через плечо и замечая, что я на него пялюсь.

Я с округлившимися глазами тут же отворачиваюсь.

– Ага.

Имани всё еще смотрит телевизор, когда я присаживаюсь на диван у ног Одена. Я похлопываю его по лодыжке, называя по имени. Он не двигается. Я сжимаю его лодыжку и трясу. По-прежнему ноль реакции.

Потом меня отвлекают фотографии Картера на угловых столиках. Боже, эти глаза! Я смотрю на фото, где ему лет десять, он держит на руках свою сестренку – еще младенца. Она с любопытством смотрит на него, а он – в камеру, готовый вот-вот рассмеяться.

Во время рекламной паузы Имани подходит ко мне с нетерпеливым взглядом и кладет руки мне на колени. У нее такие же ресницы, как у брата.

– Как тебя зовут?

– Куинн.

– Ты девушка Картера?

Я качаю головой, улыбаясь.

– Но Картер разрешает спать у него в спальне только своим девушкам.

– Имани, что ты ей рассказываешь? – Картер входит с черной футболкой в руках. Я стараюсь не смотреть, как он ее надевает.

– Ой, – она удивлена, что он слышал, – я рассказывала ей, что ты разрешаешь спать в твоей комнате только своим девушкам. Например, Ливви там никогда не спит.

– И много у него девушек? – спрашиваю я.

Имани улыбается.

– Куча. Семьсот, наверно. Но ты самая красивая.

Мне интересно, говорит ли она это всем девушкам.

– Имани, – у Картера округляются глаза, – мы же договаривались, что это должно остаться между нами.

Она поворачивается к нему и смотрит преданным взглядом.

– Нет, потому что ты сказал не говорить маме, когда тут ночуют девушки, и я не говорю маме. А я рассказываю… – она смотрит на меня, скривив губы. – Как, ты сказала, тебя зовут?

– Куинн.

Она поворачивается к Картеру.

– Королеве[7].

Я открываю рот, чтобы поправить ее, но решаю, что эта ошибка – определенно повышение. Королева Джексон.

Картер замечает мой самодовольный вид и фыркает. Потом кивает Имани.

– Ты права. Я так сказал. Но давай теперь договоримся не рассказывать этого вообще никому? Ладно?

Она пожимает плечами, вдруг теряя интерес к разговору, когда снова начинается мультик.

– Отличный ход, Картер. Заставить свою сестренку держать в секрете семьсот твоих девушек. – Я встаю с рюкзаком в руках. – Рада узнать, что спала в луже бог знает чего.

– Прояви хоть немного благодарности. Я мог уложить тебя спать на диван. – Он берет ключи со столика у двери и закидывает их в карман. – Кстати говоря, я думал, ты собираешься разбудить Одена. – Картер подходит к дивану и срывает с Одена одеяло, трясет его за плечо, шлепает по лицу, причем далеко не мягко. Оден открывает глаза и садится.