Как раз во имя счастья, сказал я тете, я помог генералу в выполнении следующего этапа его плана – создании некоммерческой благотворительной организации, которая могла бы принимать не облагаемые налогом пожертвования. Мы назвали ее Филантропическим братством бывших военнослужащих Армии Республики Вьетнам. В одной реальности Братство служило нуждам тысяч ветеранов, которые превратились в людей без армии, без родины и без своего лица. Короче говоря, оно предназначалось для того, чтобы обеспечить их хотя бы малой толикой счастья. В другой же реальности Братство было прикрытием, позволяющим генералу собирать средства для его Движения от всех, кто пожелал бы их внести, а эти жертвователи по большей части не принадлежали к вьетнамскому сообществу. Главная функция членов последнего, стреноженных своей ролью беженцев в системе Американской мечты, состояла в том, чтобы быть максимально несчастными и таким образом пробуждать в остальных американцах чувство благодарности за собственное счастье. Поэтому основными донорами могли бы стать не эти беженцы, нищие и сломленные, а щедрые индивидуумы и благотворительные фонды, заинтересованные в поддержке старых друзей Америки. Конгрессмен упомянул о своей благотворительной организации в разговоре со мной и генералом у себя в конторе, где мы изложили ему свой замысел и спросили, может ли Конгресс каким-либо способом нам помочь. Его районная контора занимала скромное помещение в двухэтажном торговом центре на одном из крупных перекрестков в Хантингтон-Биче. Окна этого центра, отделанного штукатуркой цвета кофе с молоком, выходили на образчик сооружения, представляющего собой уникальный и самый значительный вклад Америки в мировую архитектуру, – автомобильную стоянку. Некоторые осуждают брутальность социалистической архитектуры, но разве безликость капиталистической многим лучше? Вы можете проехать по бульвару десятки миль и не увидеть ничего, кроме автомобильных стоянок и вереницы комплексов с торговыми точками на любой вкус, от зоомагазинов до пунктов раздачи питьевой воды, этнических ресторанчиков и прочих заведений любой мыслимой категории, демонстрирующих успехи малого семейного бизнеса как варианта погони за счастьем. Дабы показать свою скромность и близость к народу, конгрессмен и открыл свою контору в одном из таких комплексов, налепив на ее окна белые плакаты, на которых сам он был изображен красным, а его имя и слоган его последней кампании, “Правда и верность”, – синим.

Одну из стен в кабинете конгрессмена украшал американский флаг. На другой висели снимки хозяина в обществе разных мастодонтов, светочей Республиканской партии: Рональда Рейгана, Джеральда Форда, Ричарда Никсона, Джона Уэйна, Боба Хоупа и даже Ричарда Хедда, чей облик был знаком мне по фотографии из книги. Конгрессмен угостил нас сигаретами, и некоторое время мы предавались легкой светской беседе, нейтрализуя вредные побочные эффекты табачного дыма вдыханием теплой дружеской атмосферы с витающими в ней любезностями относительно жен, детей и любимых спортивных команд. Обсудили мы и мою грядущую поездку на Филиппины, уже одобренную как генералом, так и генеральшей. Как там писал Маркс? – спросил генерал, задумчиво поглаживая подбородок и готовясь процитировать мои выписки из Маркса. Ах, да. Они не могут представлять себя сами. Их должны представлять другие. Разве не это происходит в данном случае? Маркс говорит о крестьянах, но его слова в той же мере относятся и к нам. Мы не можем представлять себя сами. Нас представляет Голливуд. Поэтому мы должны сделать все, что в наших силах, ради того, чтобы нас представили правильно.

Я вижу, куда вы клоните, сказал конгрессмен с ухмылкой. Потом затушил сигарету, оперся локтями на стол и спросил: так что я как конкретный представитель могу для вас сделать? После того как генерал описал Братство и его функции, конгрессмен сказал: прекрасная идея, но Конгресс не захочет иметь с этим ничего общего. Сейчас даже название вашей страны никто не желает слышать.

Разумеется, конгрессмен, сказал генерал. Мы не просим у американского народа официальной поддержки и понимаем, почему такая просьба не вызовет большого энтузиазма.

Но неофициальная поддержка – это совсем другое дело, сказал я.

Продолжайте.

Даже если Конгресс не выделит нам государственных средств, отдельные личности или организации с активной гражданской позицией, например благотворительные фонды, имеют полное право оказать помощь травмированным и нуждающимся ветеранам. Они защищали свободу бок о бок с американскими солдатами, расплачиваясь за нее своей кровью, а то и своими органами.

Вы говорили с Клодом.

Клод и правда заронил мне в голову кое-какие идеи. Еще в Сайгоне он признался, что ЦРУ на рутинной основе финансирует самые разнообразные предприятия. Не открыто, поскольку это может оказаться незаконным или по меньшей мере выглядеть сомнительно, а через подставные организации, контролируемые его агентами или сочувствующими, часто авторитетами из разных областей.

И счастливыми получателями этих денег тоже нередко бывают подставные организации.

Действительно, при таком количестве подставных организаций, которые якобы помогают бедным, или кормят голодных, или распространяют демократию, или поддерживают угнетенных женщин, или обучают художников, порой оказывается трудно разобрать, кто что делает и для кого.

Позвольте мне выступить адвокатом дьявола. Есть много хороших начинаний, которые люди – к примеру, я – хотели бы поддержать. Но скажем честно: деньги, которыми я располагаю, весьма ограниченны. Таким образом, неизбежно вступает в игру личная заинтересованность. К примеру, моя.

Личная заинтересованность – это прекрасно. Это инстинкт, который помогает нам выживать. Кроме того, это еще и очень патриотично.

Абсолютно с вами согласен. Итак: какова моя личная заинтересованность в создании организации, подобной вашей?

Я взглянул на генерала. Оно уже готово было сорваться с его губ – одно из двух волшебных слов. Обладай мы тем, что обозначали эти слова, мы мигом выдвинулись бы в первые ряды американских граждан и нам стали бы доступны все несметные сокровища американского общества. К несчастью, у нас имелась лишь узкая лазейка к тому, что скрывалось за одним из них. Словом, означающим то, чего мы не имели, было деньги, коими генерал, возможно, и располагал в количестве, достаточном для его собственных нужд, но уж точно не в таком, чтобы финансировать контрреволюцию. Вторым словом было голоса, так что вместе они, деньги и голоса, служили чем-то вроде “Сезам, откройся” для глубоких пещер американской политической системы. Но стоило даже половинке одного из этих слов слететь с уст моего дальневосточного Али-Бабы, как по бровям конгрессмена пробежала едва заметная рябь. Подумайте о нашем сообществе как о поле для вложения капитала, конгрессмен. Для своего рода долгосрочной инвестиции. Представьте, что мы – это маленький спящий ребенок, который еще не проснулся и не вырос. Да, этот ребенок пока не может голосовать. Он не гражданин. Но когда-нибудь он станет гражданином. Когда-нибудь дети этого ребенка родятся гражданами, и им надо будет за кого-то голосовать. Этим кем-то вполне можете стать вы.

Я уже и сейчас ценю ваше сообщество, генерал. Вы помните, что я говорил на свадьбе.