Это были слова, сказал я. При всем уважении, конгрессмен, слова находятся в свободном доступе для любого желающего. Деньги – нет. Не удивительно ли, что в стране, где больше всего ценят свободу, вещи, находящиеся в свободном доступе, имеют так мало цены? Так позвольте мне быть откровенным. Наше сообщество ценит ваши слова, но в процессе ассимиляции мы усвоили поговорку “деньги решают все”. И если наше участие в американской политике сводится в основном к голосованию, мы должны голосовать за тех, кто добудет нам деньги. Это можете быть вы, но прелесть американского политического устройства в том, что всегда остается выбор, не правда ли?

Но даже если кто-то – к примеру, я – даст вашей организации деньги, парадокс заключается в том, что мне самому нужны деньги на мою предвыборную кампанию и жалованье сотрудникам. Иными словами, деньги решают все и там и тут.

Действительно, ситуация запутанная. Но вы говорите об официальных деньгах, за которые следует отчитываться перед государством. Мы же ведем речь о неофициальных, которые попадут к нам, а затем вернутся к вам в самом что ни на есть официальном виде как голоса, предоставленные генералом.

Совершенно верно, сказал генерал. Если моя родина и научила меня чему-нибудь, то как раз обращению с деньгами, которые мой юный друг столь изобретательно назвал неофициальными.

Наш маленький спектакль позабавил конгрессмена – он, шарманщик, наблюдал, как мы, две смышленые обезьянки, прыгаем и клянчим монетки под чужую для нас песенку. Мы были отлично выдрессированы прежним общением с американцами у нас на родине, где все определяли именно неофициальные деньги, то бишь коррупция. Коррупция смахивала на слона из индийской притчи, а я – на одного из слепых мудрецов, который мог пощупать и описать единственную его часть. Озадачивает не то, что можно увидеть и пощупать, а то, чего нельзя ни увидеть, ни пощупать, – например, часть обрисованной нами схемы, находящаяся вне нашего контроля. Я говорю о том, каким именно образом неофициальные деньги должны были течь к нам по официальным каналам, то есть через фонды, в чьем опекунском совете состоял конгрессмен, или его друзья, или друзья Клода. Эти фонды в свою очередь могли быть ширмами для ЦРУ или даже каких-то других, еще более загадочных правительственных и неправительственных организаций, о которых я ничего не знал, так же как Братство служило ширмой для Движения. Все это конгрессмен понимал очень хорошо, когда сказал: надеюсь, в патриотической деятельности вашей организации не будет ничего нелегального. Конечно, он имел в виду, что мы можем заниматься нелегальной деятельностью, но только так, чтобы он об этом не знал. Невидимое почти всегда подчеркивается невысказанным.

* * *

Три месяца спустя я уже летел на Филиппины – рюкзак в багажном отсеке над головой, на коленях “Юго-Восточная Азия” Фодора, толстая, как “Война и мир”. О путешествиях в Азию там говорилось следующее:

Все, что сообщал мой путеводитель, было правдиво и вместе с тем бессмысленно. Восток и впрямь необъятен, многолюден и бесконечно разнообразен, но ведь в точности то же самое можно сказать и о Западе! Да и в утверждении, что Восток – неисчерпаемый кладезь богатств и чудес, подразумевалось, что Запад таковым не является. Конечно, жители Запада смотрели на свои чудеса и богатства как на нечто естественное, так же как я никогда не замечал ни особого очарования, ни таинственности Востока. Коли уж на то пошло, это Запад часто выглядел загадочным, обескураживающим и невероятно интересным – мир, абсолютно не похожий на все, что я знал до своего поступления в колледж. Скучнее всего обитателям Востока казались родные берега, и в этом они ничем не отличались от жителей Запада.

Я перелистал страницы до интересующих меня государств и ничуть не удивился тому, что моя родина названа “опустошенным и разоренным краем”. Как и автор, я тоже не посоветовал бы праздным туристам туда ехать, но меня сильно задело описание наших соседей-камбоджийцев как “приветливых, чувственных, дружелюбных и эмоциональных… Камбоджа – не только одна из самых красивых азиатских стран, но и одна из самых пленительных”. Все это вполне годилось и для характеристики моей родины, а также для большинства других стран с погодными условиями банного типа. Но как я мог судить? Я ведь жил там, а людям, живущим в конкретном месте, не всегда хорошо заметны его прелести и недостатки, полностью открытые незамыленному глазу туриста. Можно выбирать между невинностью и опытом, но нельзя иметь и то и другое. По крайней мере на Филиппинах я должен был ощутить себя туристом, а поскольку Филиппины находились восточнее моей родины, они легко могли показаться мне бесконечно разнообразными. Отзыв путеводителя об этих островах заинтриговал меня еще больше, ибо “здесь объединились старое и новое, Восток и Запад. Они меняются с каждым днем, но традиции по-прежнему берут свое”, – описание, вполне применимое ко мне самому.

И правда, я почувствовал себя дома, как только ступил из прохладного салона самолета во влажную духоту телескопического трапа. Вид полицейских с винтовками на плече, встретивших нас в терминале, тоже вызвал у меня прилив тоски по родине, подтвердив, что я снова очутился в стране, чью тощую выю попирает туфля диктатора. Новые доказательства добавила местная газета: в нескольких дюймах мелкого текста посреди страницы перечислялись нераскрытые убийства диссидентов, найденных на улице с проломленной головой. Распутывая подобные головоломки, обычно натыкаешься на одного головолома – диктатора. Режим чрезвычайного положения одобрил и Дядя Сэм, поддерживающий тирана Маркоса в его намерении подавить не только коммунистическое, но и мусульманское сопротивление. Как и в случае с нашей страной, хотя и в гораздо меньшем масштабе, эта поддержка включала в себя самолеты, вертолеты, танки, пушки, бронетранспортеры, стрелковое оружие, боеприпасы и обмундирование, все добротного американского производства. Добавьте сюда изобилие тропической флоры с фауной и изрядное многолюдье, и вам станет ясно, что Филиппины – прекрасная замена Вьетнаму, почему Творец их и выбрал.

Наш базовый лагерь находился в заштатном городке на севере Лусонской Кордильеры – хребта, аналогичного Аннамской Кордильере между Вьетнамом и Лаосом. Удобства в моем гостиничном номере состояли из струйки воды, которая не столько лилась, сколько бежала вприпрыжку, унитаза с бачком, испускающим тяжкий вздох всякий раз, как я дергал цепочку, осипшего кондиционера и проститутки по вызову – ее коридорный предложил мне уже при осмотре комнаты. Я вежливо отказался, чувствуя себя цивилизованным западным туристом в бедной стране. Когда он ушел с чаевыми, я лег на сыроватые простыни, тоже напоминающие о доме, где влага проникала повсюду. Моих коллег, с которыми я познакомился вечером в гостиничном баре, здешние погодные условия радовали меньше: никого из них прежде не брал за горло настоящий тропический климат. Как только я выхожу из отеля, мне чудится, будто меня от шеи до яиц облизал мой пес, пробурчал унылый художник-постановщик, волосатый дядька из Миннесоты по имени Гарри.