чего угодно в художественном плане. Так и случилось. И сейчас используют разные способы обработки снимков, в том числе и компьютерной. И многие из тех, кто занимается таким «творчеством», мнят себя художниками. Тогда как на самом деле, чтобы быть художником не по названию, а по сути своей, нужно пройти достаточно мучительный путь — пусть даже и не такой, который прошел Гоген.

У Винсента Ван Гога был заботливый брат Тео, всегда и во всем его поддерживающий. А у Гогена все обстояло сложнее. У него была семья, с которой он не жил, но обязан был ее содержать. Мэтте все время требовала с него деньги. Поль не отказывался от ответственности и все еще лелеял надежду воссоединиться с родными ему людьми.

Английский писатель Сомерсет Моэм в романе «Луна и грош» сделал прототипом своего главного героя Стрикленда именно Гогена. Естественно, он прибегнул к художественному вымыслу. Например, написал, что Стрикленд, бросив в 40-летнем возрасте жену и детей, чтобы заниматься искусством, ни разу о них не вспомнил. Более того, даже описал смерть этого Стрикленда от проказы. На самом деле Гоген был болен сифилисом. Кстати, эта заразная болезнь отпугнула от него жителей Маркизских островов, где он тогда поселился. Но умер Гоген от сердечного приступа.

Так что, несмотря на версию Моэма, у Поля оставалась связь с семьей. Он очень переживал расставание. Даже будучи в своей первой поездке на Таити, постоянно писал жене, надеясь, что они воссоединятся, вновь заживут благополучной жизнью и он вновь будет писать картины в кругу семьи. Но ее главным условием возращения к прежней жизни были деньги, большие деньги — ведь на ней висят пятеро детей! А она — преподавательница французского языка и зарабатывает мало. Такая безвыходная ситуация угнетала художника и грузом лежала на его плечах. Полю Гогену, человеку с большими амбициями, чтобы хоть немного поддержать семью, приходилось работать в Париже и расклейщиком афиш, и продавцом железнодорожных билетов. Художнику часто приходилось даже голодать. Безрадостная жизнь настолько угнетала, что не давала браться за кисть. Мало того, когда Полю приходилось зарабатывать на жизнь, он вообще не мог писать, что ставило его в тупик. В этом он признавался жене и друзьям. И уже живя на Маркизских островах, художник даже пытался покончить жизнь самоубийством, уйдя в горы и выпив львиную долю мышьяка, которым растирал ноги. Приняв яд, он на какое-то время потерял сознание, но потом отрава вышла из него. Только благодаря естественному процессу избавления от интоксикации мастер уцелел. Сутки пролежал в горах, а потом все-таки дополз до дома. Кстати, эта болезненная встряска способствовала временному выздоровлению от другого, более серьезного недуга.

Дело в том, что, когда он в своей первой поездке на Таити начал харкать кровью, у него стало перехватывать дыхание, возникла одышка и однажды чуть не остановилось сердце. Врачи сначала ставали неправильный диагноз. Но позже пришли к выводу, что у художника развивается вторая стадия сифилиса. Считали, что заразу он подхватил на Таити, где царили свободные нравы. На самом деле, как показали факты, причиной недуга послужили беспорядочные связи с проститутками еще в Париже. Но тем не менее приступы удалось снять, и у Гогена прибавилось сил. В то время он написал одну из своих хрестоматийных картин философского плана «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?». Художник, ослабленный болезнью, натянул мешковину (холста не было), в которую упаковывали фрукты, на огромный подрамник 4×1,5 м. И, преодолевая боль и бессилие, впервые за многие годы написал такое большое полотно.

П. Гоген. Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем? 1897–98. Музей изящных искусств, Бостон

Видимо, к этому сюжету его подтолкнула своеобразная религиозная жизнь на Таити. Он, изучивший и буддизм, и другие религии, столкнулся на Таити с тем, как там работают миссионеры, причем, странное дело, насаждая разные ветви христианства. С одной стороны — кальвинисты, с другой — протестанты, с третьей — католики. Все эти проповедники стекались к таитянам. Интересно, их кто-нибудь просил: «Принесите нам верование и цивилизацию»? Местные жители веровали довольно свободно. Когда было нужно, они вспоминали о своих богах, когда не требовалось, забывали. Вообще таитяне жили во имя радости и любви. И все было у них благополучно, пока в их жизнь не вторглись европейцы.

Особенно нравился Гогену танец упа-упа, посредством которого мужчины и женщины получали возможность проявлять свои страсти. С точки зрения европейцев, он выглядел очень неприлично. Но для того, чтобы прочувствовать островную атмосферу, нужно хотя бы немного иметь представление о бытовавших там нравах. Например, у полинезийцев, и маори в частности, была распространена полигамия. Они свободно обменивались половыми партнерами: кто с кем хочет, тот с тем и вступает в близкие отношения. Маори были очень пластичны, музыкальны, удивительно грациозны. Их танцы были эротичны. Исполнение сложнейших пластических движений завораживало зрителей. Гуляния с танцами и пением устраивались, как правило, в столице Таити в День независимости Франции 14 июля и заканчивались в начале августа.

Иностранных проповедников местные жители не принимали всерьез. К примеру, приезжий европеец мог наблюдать такую сцену. Маориец начинает читать псалмы, сбивается, ему становится скучно, другой подхватывает на том месте, где Бог изгоняет людей из рая из-за того, что Адам и Ева вкусили запретный плод — яблоко. Тут туземец останавливается и спрашивает у европейца, что такое яблоко. У них же там яблони не растут. Тот называет какой-то аналогичный фрукт. И маориец начинает возмущаться: «Почему нельзя поесть яблок в саду у Бога? Ему жалко? Из вредности тогда они съедят все его плоды!» Маориец захохотал и перестал читать. Для них непонятны мотивы чужой религии, поэтому принимали верования условно. Один из маорийцев даже признался, что он четыре раза становился католиком и четыре раза — протестантом. «Вербовка» происходила следующим образом. Приходит миссионер-протестант, приносит с собой бусы, блестящие пуговицы, ткань: «Станешь протестантом?» — «Стану, почему бы нет?» Приходит католик, приносит сундучок со сверкающими камушками: «Будешь католиком?» — «Разумеется, буду». Незамысловатый подход. Народ не воспринимал чужую религию как что-то сущностное. Маорийцам вообще не было свойственно «заморачиваться» по поводу сложных сентенций. Гоген довольно часто наблюдал такие сцены.

Его любимая женщина Техаамана (в своих письмах и книге «Ноа-Ноа» художник называет ее Техура) вела домашнее хозяйство, а часами просто сидела и медитировала. Кстати, для маорийцев было свойственно «уходить в себя». Они чувствовали себя частью мироздания, гармонично принадлежа миру, были безыскусны во всем. Поэтому для них было естественно вдруг сесть и сосредоточиться на