Но эти вот голоса как-то не связывались в сознании Шабката с той толпой, которой угрожал им подполковник Рамизов. Наверное, потому, что тележурналист не думал, что события будут развиваться так стремительно.

— Дедушка, выключи-ка свет, — попросил Шабкат.

Абдул-Азиз встал, протянул руку и выполнил просьбу внука. Шабкату даже показалось, что в темноте слышно стало лучше.

Он рассчитывал, что если на кухне погаснет свет, то его не будет видно с дороги, однако быстро понял, что звезды на чистом небе настолько яркие и близкие, что на улице видно даже куда лучше, чем в доме. Дома звезды не светят.

Над дорогой горели редкие фонари, но толку от них почти не было. Они хорошо прикрывались ветвями, тянущимися с двух сторон друг к другу, как и звезды.

Сам он в окне будет хорошо различим, потому что между домом и забором нет деревьев. Только кусты малины по всей ограде тянутся, и крапива между ними растет.

Шабкат хотел узнать, что в толпе говорят и куда она направляется в такое позднее время. Поэтому он решил выйти на улицу.

Тележурналист знал, что за забором из проф-настила его видно не будет. Можно даже не приседать, чтобы спрятаться. Ограда высотой два метра, а у Шабката рост на двадцать сантиметров меньше. Но слышно там будет все. Даже получше, чем из окна кухни. Люди идут и голоса свои не прячут. Услышать их ему хотелось потому, что его снедало не столько беспокойство, сколько любопытство.

Шабкат сначала вышел на крыльцо, остановился и прислушался. Ему показалось, что в толпе звучало имя Абдул-Азиза. Впрочем, он слышал его еще тогда, когда выглядывал на улицу из окна кухни. Но сейчас оно было произнесено намного четче, явственнее.

Этот факт, особенно после предупреждения подполковника Рамизова, не понравился Шабкату. Он слегка насторожился. Да, прислушаться сейчас очень даже стоило.

Толпа приближалась. Судя по голосам, которые становились все громче, идти она должна была во всю ширину улицы. Одновременно говорили множество людей. Разобрать их речь можно было бы, скорее всего, только находясь в самой толпе, когда кто-то напрямую к тебе обращается и ты отделяешь его голос от других.

Звукооператор Кирилл хорошо умел это делать на записи. Он не просто вырезал отдельные куски, а убирал те звуки, которые не были нужны и только мешали.

Но Кирилл делал это с записью. Сумел бы он выделить отдельные голоса в толпе, этого Шабкат не знал. Да и звать звукооператора уже было некогда. Кроме того, это было бы и бесполезно, потому что Кирилл не знал аварского языка.

Шабкат сошел с крыльца и встал под дворовыми воротами. Он хотел получше расслышать людей, которые проходили мимо.

Однако селяне, как оказалось, мимо не проходили. Они целенаправленно шли сюда, к дому дедушки Абдул-Азиза, чтобы что-то ему высказать. Да и Шабкату, как предупредил Адил Даудович.

Значит, уже началось! Люди хотели предъявить обвинение старому Абдул-Азизу и Шабкату. При этом они и сами толком не понимали, почему дед и двоюродный брат должны были отвечать за преступления, совершенные Латифом. Это было вдвойне, даже втройне обидно по сравнению с тем, когда Шабката обвиняла в гибели мужа жена хозяина магазина Нияза Рамазанова, теперь уже тоже убитая бандитами.

— Вон он, в окно высунулся! — раздался низкий женский голос. — Нас встречает!

Шабкат посмотрел в сторону дома и увидел в открытом окне кухни деда Абдул-Азиза, высунувшегося на шум. Несмотря на свою глуховатость, он все же услышал голоса и захотел узнать, в чем тут дело, куда и зачем идут люди.

Толпа сдвинулась с дороги, подошла к забору и остановилась на газоне с низкой травой. Может быть, люди затоптали и клумбу. Разве кто-то в такое время вспомнит о ней!

— Эй, Абдул-Азиз! — выкрикнула из толпы другая женщина.

— Вы ко мне, люди добрые? Меня зовете? Я слушаю вас! — Дедушка Абдул-Азиз все сразу понял.

Об этом Шабкат догадался по стариковскому голосу. Дед ведь тоже слышал предупреждение подполковника полиции.

— Мы-то добрые. Только вот ты таким человеком быть не хочешь. Да и внук твой московский хорош! Зачем вы Латифа сюда позвали?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответил дед. — Мы Латифа сюда не звали. В моем доме его нет.

Шабкат слушал этот разговор. Голоса односельчан добрыми и в самом деле назвать было трудно. Тем не менее они не были и откровенно агрессивными. Может быть, начальник райотдела полиции зря стращал деда и внука.

Только Шабкат подумал об этом, как услышал шум двигателя машины. Он приближался. Скоро включились полицейская сирена и проблесковый маячок. Его мигающий свет видно было над забором. Ну да, ведь подполковник Рамизов обещал выслать на охрану дома машину с дежурным нарядом.

Машина подъехала к воротам и остановилась. Сирена работать перестала, но проблесковый маячок по-прежнему мигал своими тревожными всплесками.

Шабкат вообще раньше думал, что сирена и маячок не могут работать по отдельности. Может быть, так и было в действительности, и сирену заставила замолчать какая-то неисправность. Послышались мужские голоса. Сотрудники полиции в чем-то резко упрекали друг друга.

Сколько приехало полицейских, Шабкат точно не знал. Но он прекрасно понимал, что в обыкновенном «уазике» много народу никак не поместится. От силы пять человек вместе с водителем.

«Случись обострение ситуации, эти стражи порядка ничего толком сделать не смогут. Да они и не будут особо стараться», — понял вдруг Шабкат, вспомнив слова Адила Даудовича.

Вдобавок он слышал разговоры селян с полицейским нарядом. Женщины из толпы укоряли полицейских. Мол, сегодня, всего пару часов назад, бандиты убили ваших товарищей. Теперь вы приехали сюда и хотите защищать родственников убийцы!

Этот довод, кажется, подействовал. Полицейский наряд не проявлял активности, не одергивал тех людей, которые теперь уже выкрикивали откровенные угрозы в адрес АбдулАзиза.

Более того, именно прибытие полицейского наряда сделало толпу, сначала настроенную относительно мирно, куда более решительной и агрессивной. Угрозы и призывы к насилию уже звучали громко.

— Эй, дед Абдул-Азиз, что ты за стенами спрятался?! Выходи к народу, отвечай людям, герой войны! Неужели ты испугался?!

— Подождите, люди добрые. Я сейчас выйду, — услышал Шабкат голос деда.

— И старшего внука своего возьми. Он тоже причастен к нашим бедам. Пусть выходит.

Шабкат никогда не был трусливым человеком. Но сейчас он стоял под воротами и прислушивался к тому, что говорили люди, собравшиеся на улице. Такое вот собственное поведение казалось ему постыдным, не мужским и достойным осуждения. Он стеснялся выйти со двора один, без деда, а тот все не шел.

Народ за воротами уже начал терять терпение. Там снова раздались голоса. Люди звали к себе Абдул-Азиза. Теперь уже они кричали откровенно грубо и требовательно.