— Знаю, каково это. Ледяной тон, очень верные и очень занудные наставления. А потом, когда ты уже решила, что он закончил, как раз и выдаст что-нибудь такое… такое… — Она картинно поежилась.

— Да, что-то в этом роде, — признала Фиона. — Кстати, должна перед тобой извиниться, да и перед остальными тоже, за ту безобразную сцену. Было очень неучтиво с моей стороны.

— Ах, да зачем тебе передо мной извиняться! Я делала и похуже.

Вскоре Нэн пожелала Фионе спокойной ночи и удалилась. Фиона же вернулась к размышлениям. Итак, на два извинения меньше. Но кажется, Фелина вовсе не самое страшное в ее удручающем списке.

Керкхилл! Он с ходу отмел ее попытку извиниться. Нужно во что бы то ни стало сделать так, чтобы во второй попытке все вышло более удачно. Однако что она ему скажет?

В дверь снова постучали. У Фионы засосало под ложечкой. Наверняка это Фелина. Может, не открывать?

Обозвав себя трусихой, она распахнула дверь.

На лестнице стоял Керкхилл.

Все, что она чувствовала, о чем думала, опрометью выбегая из внутренних покоев, вновь накрыло Фиону волной смущения. Захотелось захлопнуть дверь перед самым его носом, а потом расплакаться. Она не могла произнести ни слова.

— Пришел убедиться, что вы в порядке, — спокойно начал он. — Я был к вам слишком суров. Наверное, представил, что вы моя сестра.

— Я вам не сестра, — сказала Фиона, уперевшись взглядом в его широкую грудь.

— Нет.

То, как он произнес это одно-единственное слово, заставило Фиону поднять глаза. Их взгляды встретились, и странный жар внезапно охватил ее тело. Она не могла отвести взгляд…

— Я… я извинилась перед Флори и… перед Нэн тоже.

— Значит, Нэн успела здесь побывать? Что ж, меня это не удивляет. Уверен, она окружила вас незаслуженным сочувствием. И вы поведали ей, каким я был чудовищем?

— Нет, потому что вы никакое не чудовище. И я вообще с ней мало говорила.

— В самом деле?

— Нет, ведь это было… между мной и вами.

— Правда, — согласился он. — Но я обошелся с вами куда жестче, чем следовало.

— Но вы были правы, — сказала Фиона, и при мысли о его правоте к горлу вдруг подступили рыдания. — И еще, сэр, я ужасно сожалею, что опрокинула тарелку в ваш поднос. Надеюсь, вы примете мои извинения, потому что, говоря по правде, я…

Но она не успела сказать ничего больше, потому что Керкхилл обнял ее за плечи, прижал к себе. Фиона страшно боялась разрыдаться, но вместо этого со вздохом прижалась щекой к его твердей сильной груди, после чего обняла его сама.

Керкхилл обнимал Фиону, ругая себя на все корки. Она находится на его попечении, и он обязан заботиться о ее безопасности. Он должен защищать ее от всех, в том числе от себя самого. Но неодолимое влечение, которое он почувствовал с самой первой встречи, вернулось тотчас же, как только они встретились вновь.

Он понимал, что она нравится ему. И сейчас, стоя в дверях, где любой мог увидеть, как они обнимают друг друга, Керкхилл думал, насколько она ему дорога. Куда больше, чем он позволял себе воображать! Он не хотел навредить ее репутации. Разумеется, его люди будут молчать. Но любой из челяди Джардинов, кому повезет их увидеть, с радостью распустит язык.

Поэтому, сжав на миг узкие плечи, он мягко отстранился и сказал:

— Я только хотел убедиться, что с вами все хорошо. Нэн сообщила вам, что некоторое время собирается погостить в Данвити-Холле у вашей матушки? Вероятно, там же она отпразднует и День урожая. Кстати, Фелина пригласила и нас с вами.

Фиона взглянула Керкхиллу в лицо:

— Вы… Вы не сказали, принимаете ли…

Она замолчала, и Керкхилл, весь во власти чувств к ней и собственных тревог, едва не спросил, что она имеет в виду. Потом ободряюще улыбнулся:

— Конечно, я принимаю ваши извинения. Но своих не приношу, ведь вам было необходимо услышать то, что я сказал. Надеюсь, однако, что необходимость просить прощения у остальных не лишит вас сегодня сна.

— Не лишит. Флори взяла крошку Дэвида к себе, а Элиза будет его кормить ночью. Поэтому сегодня я высплюсь как следует.

— Отлично, — сказал Керкхилл.

Потом он замолчал, разглядывая Фиону и от души жалея, что слишком серьезно относится к своим обязанностям опекуна. Эта молодая женщина разбудила в нем голод, который…

Фиона облизнула губы. Похоже, встревожилась? И он понял, что недовольно хмурится.

— Ах, девочка, не смотрите на меня так, — сказал он. — Клянусь, что не сержусь на вас. Дело в том, что я… Да простит меня Господь!

Схватив ее за плечи, он привлек ее к себе и поцеловал сочные и такие соблазнительные губы.

От изумления Фиона застыла, но не оттолкнула Керкхилла, а ответила на его поцелуй с неожиданной страстью.

Ему показалось, что он слышит шорох. Тогда, не выпуская ее из объятий и не прерывая поцелуя, Керкхилл шагнул вместе с Фионой в глубь спальни и ногой закрыл за собой дверь.

Затем возобладал его привычный здравый смысл.

С тяжелым вздохом Керкхилл отпрянул от Фионы и сказал:

— Мне не следовало этого делать.

— Не следовало, — отозвалась она, мрачно глядя на него. — И мне тоже. Но…

— Да, — сказал он сухо. — Однако мне очень хотелось. С того самого дня как мы встретились, я все время представлял — как это могло бы быть. Да, старый Джардин взвалил на мои плечи тяжелую ношу.

— В самом деле? — сказала Фиона, глядя на него так, словно пытаясь понять, о чем он толкует. — Нам не стоило целоваться. Никак не пойму, почему я вас не оттолкнула. И часа не прошло, как вы стыдили меня, я плакала, а теперь… Клянусь, сэр, я даже не знаю, что теперь думать!

— И я не знаю, — признался он. — Что же делать? Меня неодолимо тянет к вам. Но может быть, теперь вам стоит называть меня Ричард или Дикон? Тем более что нам все равно предстоит узнать друг друга получше. Я обещаю, что не стану вас больше смущать.

— Но, сэр, виноваты не только вы. Я не сопротивлялась… по крайней мере, сначала, потому что такого… никак не могла ожидать. Ведь вы только что выказали мне свое неудовольствие. И еще — мне казалось, что я вам не особенно нравлюсь.

— Очень даже нравитесь, — мрачно возразил Керкхилл. — Мои чувства… Помилуйте, Фиона, разве мог я настолько разозлиться на того, кто мне безразличен? Так мы сердимся лишь на тех, кто нам дорог — очень дорог!

— Никогда не видела, чтобы гнев был таким ледяным, как у вас, — возразила она. — Вы все говорили и говорили, и с каждым словом мне становилось все хуже и хуже. Что я наделала! Какой глупой была!

— Не глупой, Фиона. Легкомысленной… немного безрассудной.