– Конотоп не сегодня-завтра оставить придется, – прервал наконец-то молчание комфронта. – Дорога на Киев, считай, открыта. Начинаем отвод.

– Сталин дал добро?

– Нет. Тайком начну. Сначала небоевые части, имущество армии…

Смелый.

Больше комфронта ничего не сказал, а мне и не надо. И так ясно. Вот сейчас все и решится: получится отвести войска – он на коне. А замкнут немцы кольцо – то лучше опять погибнуть в бою, чем сюда возвращаться. Расстреляют как Павлова, Рычагова…

УРы сопротивляются из последних сил тоже. И там отвод со дня на день надо было начинать, даже если бы Конотоп продолжал держаться. И в отличие от того сентября сорок первого, сейчас все уже не так. И под Луцком и Бродами, хоть и проиграли сражение, но не один к десяти разменялись. И Конотоп держится до сих пор, хотя должен был пасть уже почти две недели как. И к Кременчугу немцы прут, конечно, но совсем не так, как в прошлый раз. Не знаю уже штабных раскладов, я в этом понимаю не очень хорошо, но сдается мне, что немцам, чтобы остановиться, надо совсем немножечко. Нечем наступать будет.

– Ты остаешься, – вывел меня из раздумий голос Кирпоноса.

От неожиданности я даже уронил то, что держал в руках. Парадный китель свой, наверное.

– А что случилось хоть? – спросил я, когда вновь обрел возможность разговаривать. Не квартиру же новую искать меня оставляют.

– Полковника Старинова помнишь? – поинтересовался Кирпонос. – Он у нас краткосрочные курсы по минированию проводил, ты же там был.

– Помню, конечно, – осторожно начал я. – Илья Григорьевич…

– Петя, ну что ты как восьмиклассница мнешься? – прикрикнул Михаил Петрович. – Номер за тобой пока, сейчас быстро собрался и чтобы в восемь двадцать стоял у памятника писателю Гоголю возле Генштаба. Знаешь такой?

– Найду, что там, памятников много? – промямлил я, а у самого думки в голове роятся: «Зачем я Старинову? Что он от меня хочет? На кой хрен ему вообще безвестный старлей?»

– Ты там давай, постарайся с ним общий язык найти, – начал отеческие вразумления Кирпонос. – Я его хочу к нам в оперативно-инженерную группу фронта сосватать. Голдовича сначала думал, но какой-то он… не знаю, пускай еще на армейском уровне покрутится…

Я подумал только, что пойди все как раньше, то ни Старинова, ни Голдовича, да и вообще никого ты, Михаил Петрович, аккурат с… сегодняшнего дня ни хрена бы уже не увидел. И Тупиков, и еще куча народу. Не знаю почему, но я вдруг подошел к нему и обнял:

– Берегите себя, товарищ генерал. Я постараюсь освободиться здесь побыстрее.

– Ты что, Петро? – разволновался Кирпонос. – Почувствовал что? Ты что это? – Он явно не ожидал от меня такого.

– Не, прошло уже. – Я попытался улыбнуться. – Все хорошо будет.

* * *

Старинов поджидал меня у памятника Гоголю, хотя я тоже пришел на несколько минут раньше договоренного.

– Соловьев! – позвал он, подходя поближе.

– Здравствуйте, товарищ полковник, – козырнул я.

– Здравствуй, – подал он мне руку. – Давай сразу к делу, времени мало. Помнишь, ты в Киеве показывал схему закладки на неизвлечение?

– Помню, конечно, – улыбнулся я.

– А я вот нет, – как-то виновато сказал Старинов. – Зарисовал тогда на листике, в блокнотик засунул и потом не знаю, куда и дел. Пытался вспомнить, но чувствую, все не то. А тут случайно столкнулся с Михаилом Петровичем, а он и продал, что ты здесь рядышком где-то бегаешь. Поздравляю, кстати, с наградой. Растешь над собой!

– Спасибо, обязательно потом проставлюсь.

– Это подождет.

– Так давайте блокнот, я еще раз изображу, – с облегчением сказал я. Хорошо, что из-за этого встретились. А я чего только не передумал, пока шел на эту встречу.

– Да погоди ты рисовать, – отмахнулся полковник. – Пойдем-ка со мной, тут один человек есть, проведем небольшое совещание.

Илья Григорьевич повел меня не в здание Генштаба, возле которого мы стояли и куда я уже почти привык приезжать с Кирпоносом, а в другое, на Арбате. Проходя мимо четвертого дома, я невольно вспомнил вчерашние приключения с Буряковыми. Как там они, интересно? Едут в своем поезде? Зимовать в Алма-Ате тоже не подарок. Холодные метели, морозы. Там же горы, считай, прямо в городе.

Старинов выписал на меня пропуск на проходной и повел длинным коридором вдоль бесконечного ряда одинаковых дверей без табличек. Даже не задерживаясь, он вдруг повернул и без стука вошел в одну из них. Умно придумано: кому не надо, ни за что не найдет нужную дверь, а кому положено, те и без табличек знают то, что им надо знать.

Из-за стола поднялся среднего роста седоватый майор-артиллерист, улыбнулся и шагнул навстречу Старинову.

– Ну здравствуй, Илья Григорьевич, – продолжая лыбиться от уха до уха, сказал он. – Спасибо, что зашел!

– Так обещал ведь, Федот Михайлович, – пожал ему протянутую руку полковник. – Знакомьтесь. Это Петр Соловьев, тот самый, из Киева, о котором я рассказывал. А перед нами начальник второго отделения третьего отдела пятого управления Генерального штаба Красной Армии майор Глотов.

– Ты, Илья Григорьевич, когда мою должность произносишь, мне самому страшно становится, – улыбнулся майор. – Давайте по имени-отчеству. Так проще. Ваше, товарищ старший лейтенант, какое?

– Николаевич, – четко сказал я. Улыбки – дело хорошее, а начальник из Разведупра – не хрен собачий, мало ли что.

– Да ты расслабься, Петр Николаевич, не тянись, все свои, – хлопнул меня по плечу Глотов. – Рассаживайтесь где удобно, я схожу, насчет чайку похлопочу.

Он вышел из кабинета, а мы со Стариновым повесили фуражки на стоявшую в углу вешалку и сели у простого соснового стола. Не успел я подумать, что такому чину и получше мебель могли бы найти, как майор вернулся, будто заправский официант неся в одной руке три стакана с чаем в подстаканниках, а в другой – тарелку, на которой горкой высились бутерброды из серого хлеба с вареной колбасой.

– Так, ребята, дорогу освободите, – сказал он, захлопывая за собой дверь ногой, – пока не расплюхал. Бутерброды у Панфилова украл из приемной, – засмеялся он. – Начальник себе еще найдет, а нам с чаем в самый раз. Настоящий, индийский, – подвинул он нам по стакану. – Угощайтесь.

Пару минут мы пили чай, и в кабинете было слышно только прихлебывание в три пары губ.

– Ну что, Петр Николаевич, покажи нам свою придумку, – сказал Старинов, когда мы допили довольно-таки недурственный чаек и уничтожили начальственные бутерброды, тарелку от которых Глотов спрятал в шкаф за какие-то папки. – Ты не смотри, что Федот артиллерист, это, конечно, грех большой, но в нашем деле он понимает получше многих.

Я пододвинул поближе лист бумаги и нарисовал схему установки на неизвлечение, которую демонстрировал Старинову в Киеве, попутно объясняя, что к чему. Хотя кому я что рассказывал? Тут такие зубры сидят! Не чета мне. А слушают, спрашивают. Тогда я решил еще пару козырей им подарить. Одно дело делаем.