Должно быть, это была чертовская сила.

— Многие из нас, старые семьи, приехавшие сюда из России и Украины, знали, что мы обладаем магией, — продолжила Евдокия. — Даже когда технология была на пике своего развития, незадолго до Сдвига, крошечная струйка магии все еще оставалась в мире, мы видели ее влияние и пользовались ее благами по мере возможностей. Старухи убирали зубную боль, находили утонувшие тела или вмешивались в любовную жизнь людей. У меня была подруга, матери которой однажды приснилось, что их дом полыхает. Через два дня ее дряхлый дедушка налил в печь керосин, чтобы развести огонь. Почти все сгорело дотла. Ну и прочие вещи в том же духе.

— У твоей бабушки была сила, но она ею не пользовалась. Она получила докторскую степень по психологии и не желала связываться ни с одним из «старых суеверий», как она это называла. Она направила свою дочь на тот же путь, за исключением того, что к тому времени, как твоя мать получила все свои ученые степени, магия уже вернулась, чтобы надолго остаться. Калина почувствовала всю свою силу. Она была очень хороша в том, что делала. Она читала лекции по всей стране. Университеты, военные институты, полиция.

В моей голове зажглась лампочка. Должно быть, именно так она познакомилась с Грегом, моим опекуном.

— Она работала и с Орденом?

— О, да. — Евдокия кивнула. — Они тоже активно старались завербовать ее. Потом она встретила твоего отца, твоего настоящего отца, и все отошло на второй план. Она пропала.

— Как вы думаете, она любила его?

— Не знаю, — ответила старая ведьма. — Мы никогда не были слишком близки. Магия Калины просачивалась, даже когда она держала ее под контролем, а мне не нравилось, что моими эмоциями кто-то мог управлять. Я видела ее лишь однажды с тех пор, как она уехала с Роландом: вернулась на похороны матери. Она выглядела счастливой. Под надежной защитой, как женщина, о которой хорошо заботятся, любят, и не слишком волнующаяся о завтрашнем дне.

Я не могла сдержать горечи в голосе:

— Это длилось недолго.

— Нет, не долго. Должно быть, она отчаянно пыталась спасти тебя.

— Это так. Она осталась и пожертвовала собой ради меня, потому что, пока она жива, Роланд не перестал бы преследовать ее. А Ворон забрал меня.

— И это корень всего. — Евдокия поморщилась. — Я бы сделала все для своего ребенка. Калина решила так же. Любая нормальная женщина поступила бы так. Она была в ловушке и беременна, и она знала, что Роланд будет продолжать искать ее, даже если она убежит на край Земли. Ей необходимо было найти кого-то, кто защитит тебя, кого-то сильного, знающего, как работает мозг Роланда. Она нашла Ворона. Он был сильным, безжалостным, но абсолютно верен своему господину.

Голубые глаза ведьмы наполнились сожалением.

— Она зачаровала его, Катенька. У нее было достаточно времени, чтобы сделать это, и она хорошенько его обработала, да так, что он оставил Роланда ради нее и провел последние годы своей жизни, воспитывая тебя. Я должна была увидеть это раньше, но любовь слепа.

Нет. Нет, они любили друг друга. Ворон любил мою мать. Я видела это в его лице. Когда он говорил о ней, все его поведение менялось. Он становился другим человеком.

Если бы Евдокия была права, моя мама должна была работать над ним месяцами, правильно настраивая и корректируя эмоциональные паттерны, чтобы, когда мы с Вороном остались одни, он не отнес меня обратно к Роланду или не бросил в какую-нибудь канаву.

В моем сознании мама была богиней. Она была добра, прекрасна, заботлива и мила. Она являлась всем тем, чего я хотела от родителей в детстве. И то, чего меня лишили. Безусловная любовь. Тепло. Радость. Моя мама не была виновата ни в чем, кроме наивности и любви не к тому мужчине. Она оказалась в ловушке, а Ворон спас ее, потому что любил.

Никто не мог быть таким. Люди не такие. Понимаю, что мир работает не так. Я больше не ребенок. Я видела твердость характера, свирепость и жестокость. И опробовала это на себе.

Так почему я никогда не сомневалась в этой радужной картине. Почему думала, что моя мама была принцессой, а Ворон ее верным рыцарем в сияющих доспехах? Я никогда не сомневалась в этом. Ни разу.

Евдокия продолжала что-то говорить. Я почти не слышала ее. Яркий и сияющий храм, который я построила своей матери мысленно, разваливался на куски, и шум был слишком оглушительным.

—. . то, что она сделала, запрещено по понятным причинам. Это никогда не заканчивается хорошо. Калина была сознательной. Наверное, она чувствовала, что это единственный выход.

Я подняла руку. Пожилая женщина замолчала.

Кусочки забытых воспоминаний всплыли на поверхность: лицо Евдокии, намного моложе. Маленькая черная кошка. Собираюсь на вечеринку в лес в красивом платье. Какая-то женщина спрашивает: «Сколько тебе лет, милая?» Мой собственный голос, тоненький и детский: «Мне пять». Мне подарили куклу, и голос Евдокии: «Теперь это твоя доченька. Разве она не красавица? Ты должна заботиться о своем ребенке.» Ворон, забирает куклу. «Мы должны уйти сейчас же. Это лишний вес. Помни: бери только то, что можешь унести.»

Все мое детство было ложью. Даже жажда мести Ворона не была реальной. Она была имплантирована ему в сознание, когда магия моей матери выжгла его мозг. Было ли хоть что-то реальное в моем прошлом? В этой ситуации подойдет что угодно.

Просто жалкое зрелище.

Все это время я доводила себя до изнеможения, чтобы доставить удовольствие Ворону. Все это время я делала лишь то, что мне говорили. Люди, которых я убивала, вещи, что я оплакивала, все то дерьмо, через которое он меня заставил пройти. Все было для того, чтобы мы с отцом встретились и поубивали друг друга, а Ворон был бы тем, кто посмеется последним.

Ярость взорвалась во мне неимоверным потоком. Я хотела раскопать его могилу, вытащить все кости и с криком встряхнуть их. Хотела знать, правда ли все это.

— Я тебя предупреждала, — тихо сказала Евдокия.

— Он мертв, — сказала я. В моем голосе не было никакой интонации. — Он мертв, и я не могу причинить ему вред.

— Ну же, не будь такой, — пробормотала Евдокия. — Он был человеком, Катенька. Он по-своему гордился тобой.

— Гордился чем? Какую боевую овчарку вырастил? Направь меня в правильном направлении, сними с меня намордник и наблюдай, как я рву вещи на куски ради скудной крошки похвалы.

Евдокия потянулась ко мне и взяла за руку.

Я была биологическим побочным продуктом мужчины, страдающего манией величия и женщины, которая волшебным образом промывала мозги другим, заставляя их исполнять ее волю. А воспитал меня человек, упивавшийся знанием того, что мой биологический отец однажды убьет меня. Все эти годы, моя жизнь, мои достижения, любые чувства, которые я испытывала к нему, все, чем я жила, Ворон променял бы все это на шанс увидеть выражение лица Роланда, когда тот перережет мне горло. И моя мама сама сделала его таким.