Розалия без возражений устроилась у него на руках. Когда тонкие детские ручонки обвились вокруг его шеи, тягостное ощущение в груди вновь обнаружило себя, а недостойная мужчины влага навернулась на глаза. Чувство родства он познал впервые в жизни.

Когда сумерки опустились на лабиринт узких улочек, крики, доносящиеся из «Змеи и кактуса», стали столь громкими, что разносились далеко вокруг. Это была просторная кантина с высоким потолком и балконом, протянувшимся вдоль трех стен на уровне второго этажа. Наверху также размещались комнатушки продажных женщин, которые невозмутимо занимались своим древнейшим ремеслом, несмотря на многоголосое эхо от шума и возгласов в баре и за карточными столами внизу.

Фортунато протолкался между двух пьяных рабочих с серебряных рудников и просигналил малому за стойкой, чтобы ему налили высокий стакан теплого пенящегося пива. Потихоньку отпивая по глотку, он, прищурившись, окидывал настороженным взглядом застланный густым табачным дымом зал, где прежде всего бросалась в глаза яркая французская униформа. Солдаты пили, курили, развлекались с дамами в полузакрытых тесных нишах, играли в карты. Он не увидел среди них знакомых и вздохнул с облегчением.

Хиларио вошел без улыбки на лице, кивнул патрону и занял место в дальнем углу. Ник подсел к нему.

Пиво вызывало в нем отвращение. Проходя службу в Чиналоа, он приучился к этому напитку, но там подавали его охлажденным кусками льда, доставляемого из пещер в окрестностях Малтазана.

– Как дела? Удачно?

– Да. Тут околачивается много молодых парней из бедных семейств – из тех, кто не хочет служить пушечным мясом для императора… или присоединяться к Хуаресу. У кого-то из них куча голодных детишек или больные родители на руках, которых надо кормить.

– Не заметил ли кто из французских офицеров, что ты вербуешь людей? – Ник еще раз оглядел заполненное до отказа помещение.

– Я навестил такие места, куда они не заглядывают. – Хиларио обнажил в злорадной усмешке почерневшие зубы. – Как только луна взойдет, двенадцать всадников встретят нас возле рудника Санта-Крус. Я думаю, им понравится ваше предложение.

– Если ты не сомневаешься в их умении, у нас будет достаточно людей, чтобы собрать весь оставшийся скот и лошадей. А на зиму перегоним стада, укрытые в каньоне, которые мы с тобой видели в верховьях Яки.

Они обменялись идеями насчет содержания скота на ранчо и улучшения породы. Хиларио не проявил любопытства по поводу дочери хозяина, а тот не стал сам поднимать эту тему.

Время текло незаметно. Они покончили с напитками, поднялись из-за стола и начали пробираться к выходу из салуна. С другого конца обширного, скудно освещенного и прокуренного зала за ними следила пара бесцветных глаз. Но незнакомец не пытался преследовать их. Он занимал место в уединенной нише на верхнем балконе и оттуда мог обозревать все помещение кантины.

Даже не стараясь делать этого, Барт Маккуин все равно не привлекал к себе внимания. Он был из тех, кого не замечают. Подобно хамелеону, он мог слиться в любом месте с любой толпой и стать невидимкой. Блеклые редкие волосы обрамляли лицо – не уродливое и не красивое – никакое. И ростом он был не велик и не мал – обыкновенного среднего роста. Обычно он носил одежду нейтрального цвета, купленную в скромном магазине в Сент-Луисе.

Единственной его индивидуальной особенностью, или, можно сказать, пороком, была странная привязанность к богато украшенным орнаментом массивным золотым часам, которые он тщательно скрывал во внутреннем кармане и с которыми никогда не расставался. Также он не расставался и с револьвером 31-го калибра, хорошо спрятанным с левой стороны просторного сюртука. Оружие было не стандартным, а сделано на заказ и обладало поэтому некими своеобразными достоинствами, включая скорострельность и точность попадания. В редких случаях, когда он доставал свой револьвер из укрытия, никого из свидетелей в живых не оставалось и некому было оценить это необычное оружие.

Проводив взглядом Николаса Фортунато, Маккуин кивнул человеку, стоящему у входа в нишу, очевидно, в ожидании распоряжений.

– Мои источники подтвердили слухи, Порфирио. Жена Хуареса отбыла из Нью-Йорка, и все красные ковровые дорожки в Вашингтоне раскатали для ее встречи. Администрация Джонсона по примеру Линкольна дружит с вашим «маленьким индейцем» и его первой леди. Она выступит в обеих палатах американского конгресса и, не сомневаюсь, сорвет бурю оваций.

Его собеседник усмехнулся:

– Женщины и политики! Что они значат? Все решают пушки и солдаты.

Маккуин потер двумя пальцами переносицу и скорбно вздохнул:

– Только в том случае, если их используют умело. Штаб Гранта уже послал Фила Шеридана с пятьюдесятью тысячами штыков и сабель… и с пушками к границе. Они уже расположились вдоль Рио-Гранде. Нашего друга в Париже проберет дрожь при этом известии. – Наполеон сильно занервничает, – глубокомысленно высказался Порфирио.

– Еще бы, – сухо произнес Маккуин, затем сменил тему: – Кто этот высокий креол, только что вышедший отсюда?

Порфирио Эскандидо построил свой бизнес на том, что имел сведения обо всех, кто приезжал в Эрмосильо.

– Дон Лусеро Альварадо. Наследник крупнейшей гасиенды в Соноре. Его отозвали из армии, когда умер его отец. Говорят, что он подыскивает себе вакеро.

Маккуин улыбнулся:

– Крепкие парни – редкость в наши дни.

– Все зависит от платы. Их можно достать за хорошую цену, – цинично заметил Порфирио.

– Все можно достать за хорошую цену, – подтвердил без какой-либо интонации Маккуин. – Вы знаете, кому передать мои сведения, – добавил он, отпуская собеседника.

После ухода Порфирио американец погрузился в раздумье. Сцепив на столе пальцы, он, казалось, внимательно рассматривал их, но мысли его витали далеко.

«Сколько воды утекло после того, что было в Гаване, Николас Фортунато. Интересно, какую опасную игру ты затеял теперь… и какую я смогу извлечь из этого выгоду?»

Донья София, сидя в кресле, наклонилась вперед с осторожностью, боясь резким жестом вызвать кашель и новый спазм удушья. Лупе крутилась вокруг нее, массируя ей руки и взбивая подушки у нее за спиной. Служанка знала, что старуха сурово отчитает ее за рассеянность, если она вовремя не оповестит донью о появлении всадников у главных ворот.

Лусеро и Мерседес должны вернуться вместе с этой девчонкой. Он, конечно, обязан оплачивать последствия своих низменных страстей, но приютить незаконнорожденного ребенка под крышей Гран-Сангре – это верх безрассудства. Так же, как согласие его жены с этой безумной идеей. Лучше бы она принесла дому Альварадо наследника мужского пола, но, вероятно, ей больше по нраву воспитывать чужого ребенка и поощрять развлечения мужа на стороне.

Старуха не одобряла поведения Мерседес, но понять ее могла. Даже при самых благоприятных обстоятельствах женский долг тяжек. Но она сама сделала то, что от нее ждали, и подарила Ансельмо сына. Мерседес вполне способна на подобное деяние, и никаких оправданий ее поведения донья София не принимала.