А что потом?

Потом, как вспоминает Жуков, «Верховный сказал: «Все же надо закончить обед». А было уже пять часов утра…»

Или вот еще. Сталин пригласил Жукова, как он пишет, «к себе в кремлевскую квартиру на обед». И – тут же: «После того как задачи фронта были окончательно отработаны, мы с Александром Михайловичем Василевским отправились на подопечные фронты, где нам было поручено осуществить дальнейшую координацию действий войск…»

С корабля – на бал? Или, наоборот, на фронт из-за сталинского обеденного стола? Это, между прочим, 1943 год, самый разгар войны. Аппетиту Сталина война не помеха.

Но для Сталина застолье – это и его тыл, и его поле боя, где он оттачивает не только свое остроумие.

«Выпьем за нашего наркома путей сообщения Лазаря Кагановича!» – произнес он на обеде в Андреевском зале Кремля в присутствии нациста Риббентропа.

«Я же еврей, я понимаю, какой ход сделал Сталин! – говорил восхищенно Л. Каганович. – Он не мог ко мне дотянуться через Риббентропа, встал из-за стола, подошел и чокнулся. Риббентроп вынужден был сделать то же самое…»

Что испытал в этот момент нацистский министр? Трудно сказать. Но то, что фашисту пришлось пить за здоровье представителя ненавистной еврейской нации, это исторический факт. Что ж, Сталин есть Сталин, он знает, когда и что ввернуть в застольном тосте.

Молотов вспоминал, как Сталин ужалил Черчилля, подняв тост «за тайных агентов и секретную службу, намекая на провалы Черчилля на Галлипольском полуострове во время Первой мировой войны, которые произошли из-за того, что Британия не располагала достаточной информацией».

В свою очередь, тот пытался лягнуть Сталина, заявив, что заслуживает «высшего ордена и внесения в списки особо отличившихся в Красной армии», поскольку научил ее хорошо воевать во время интервенции в Архангельске.

Впрочем, к Черчиллю мы еще вернемся.

Мощны, смертельны, остры сталинские застольные удары. А вся-то армия – он сам. Сам себе и штаб, и редут, и блиндаж, и пулеметное гнездо, и окоп, вырытый с тщанием, и атака, и «котел», и полное уничтожение врага.

А вот и его оперативное пространство:

«В просторной и ничем не украшенной, хотя и со вкусом обставленной столовой передняя половина длинного стола была уставлена тяжелыми подогретыми серебряными блюдами со всевозможными яствами, а также напитками, тарелками и другой утварью. Каждый обслуживал себя сам и садился там, где пожелает, за свободной половиной стола.

Выбор еды и напитков был огромным – главное место занимали мясные блюда и крепкие напитки… Каждый ел что ему нравилось и сколько хотел; только уж чересчур много было призывов и подзадориваний к выпивке и произносилось слишком много тостов…» (М Джилас. Беседы со Сталиным).

«Такой обед обычно продолжался шесть или даже больше часов – с десяти вечера и до четырех-пяти утра. Ели и пили медленно, вели беспорядочные разговоры – от рассказов и анекдотов до бесед на самые серьезные политические и даже философские темы…»

Джилас считает, что «на этих обедах формулировалась значительная часть советской политики».

Обеды для Сталина– не приятное времяпрепровождение в кругу друзей и единомышленников, а постоянная напряженная работа его извращенного ума. «Именно на этих обедах решалась судьба огромной российской территории, вновь приобретенных земель и, в значительной степени, человеческой расы…»

А в «незначительной степени» – судьбы отдельных людей. Бывало, орудия Сталина лупили и по своим. Удары эти были смертельны в прямом смысле. Так, стала жертвой Сталина его любимая жена Надежда Аллилуева.

По старым кавказским традициям, Сталин часто угощал своих малолетних Василия и Светлану виноградным вином, против чего его жена Надежда выступала категорически.

Впоследствии дочь Сталина Светлана Аллилуева с болью констатирует: «Наверное, она была права, брата моего Василия сгубил алкоголизм».

Как бы то ни было, Сталина раздражали возражения жены, ее независимые московские манеры. И окончилось это все, как известно, трагедией 7 ноября 1932 года на банкете в честь 15-летия Октябрьской революции.

Показания участников и свидетелей той истории разнятся. Кто-то пишет, что банкет был в Кремле, на квартире К.Е. Ворошилова. Другие, как, к примеру, дипломат А.Г. Бармин, что это произошло «на даче Ворошилова, которая была расположена по соседству с дачей Сталина».

Что якобы Сталин в роли тамады, объявляя тост за тостом, зорко следил, чтобы никто их не пропускал.

Был якобы тост за уничтожение всех врагов Советского государства. Все выпили, кроме жены Надежды. «Почему ты не пьешь?» – крикнул ей через стол Сталин. Она сделала вид, что не слышит. Он кинул в нее сперва апельсиновую кожуру, затем папиросу.

«Эй, ты, пей!» – снова крикнул Сталин жене. «Я тебе – не ЭЙ!» – сказала Надежда, вскочила из-за стола и выбежала за дверь.

(Семен Буденный единственный утверждает, что она кричала мужу: «Заткнись! Заткнись!»).

«Ну и дура!» – якобы проворчал пьяный Сталин в наступившей тишине.

Буденный будто бы изрек: «Я бы ни за что не позволил своей жене так со мной разговаривать!» Ему можно было верить, его первая жена покончила жизнь самоубийством, видимо, неспроста.

Сталин вернулся домой поздно, лег спать в комнате возле столовой, а утром узнал, что жена застрелилась.

Версию с «эй!» мне передала Кира Павловна Аллилуева-Политковская, племянница Сталина, с которой я беседовал о застольях 30-х годов. Будучи тогда маленькой девочкой, сидела на коленях у вождя и тот, дергая ее за косу, подначивал: «Ну, как дела, Кирка-в-голове-дырка?»

Кстати, дочь Сталина Светлана Аллилуева считает, что повода для самоубийства у матери не было: «Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете в честь 15-й годовщины Октября. «Всего-навсего» отец сказал ей: «Эй, ты, пей!» А она «всего-навсего» вскрикнула вдруг: «Я тебе – не ЭИ!» – и встала, и при всех ушла вон из-за стола…»

Что бы это значило? Что были у жены Сталина более серьезнее поводы пустить себе пулю в лоб? Но тогда – какие?

Рыбин излагает свою версию:

«По словам Соловова, коменданта дачи «Семеновское» (дача Ворошилова), в тот вечер за столом собрались члены правительства с женами. Понятно, сразу же возникла нескончаемая дискуссия об оппозиции. За скорую победу над ней налили вина. Все выпили. Только Надежда не сделала это. В то время она училась в Промакадемии, где шла ожесточенная борьба между ленинцами и Бухариным, Томским, Ухановым. Вероятно, она даже в чем-то разделяла их взгляды. Сталин резко спросил:

– Ты что не пьешь?

Надежда обиженно вышла из-за стола на крыльцо…»

Есть версия Лариной-Бухариной. В своих мемуарах она приводит рассказ мужа – Н.И. Бухарина о том, как незадолго до трагического события он прогуливался с Надеждой Аллилуевой возле сталинской дачи в Зуба-лово, «о чем-то беседуя». И что приехавший Сталин «тихо подкрался к ним, и, глядя в лицо Н.И., произнес страшное слово: «Убью!» Н.И. принял это за шутку, а Надежда Сергеевна содрогнулась и побледнела…»