Бинты канинцы так и не нашли.

Платон мерз в Москве даже летом. Особенно ему докучали июньские грозы, приносившие холодный воздух, и он, привыкший к ашхабадской сухой жаре, ежился от мокрой московской прохлады. Зимой же Платон страдал и спал в свитере и носках. Валя Лукрешин, деливший с ним комнату в общежитии МГУ, смеялся над платоновским вечерним ритуалом облачения в теплую одежду и предлагал использовать собственную кинетическую энергию для обогревания.

– Тер-Меликянчик, – дразнил его Валя, – сразу видно, что ты математик и в физике ни хрена не смыслишь. Ты пытаешься изолировать теплообмен, но забываешь, что величина теплообразования зависит от интенсивности химических реакций, то есть от метаболической активности организма. Во время сна метаболизм замедляется, и теплоотдача в результате теплоизлучения и испарения превышает теплообразование. Это ж посчитать можно – джоуль за джоуль.

– Пошел ты, – отзывался из-под натянутого на голову одеяла Платон. – Сам ничего не смыслишь. Количество тепла, рассеиваемого организмом, прямо пропорционально площади поверхности частей тела, соприкасающихся с воздухом. Я одеваюсь и минимизирую эту площадь. Кроме того, я перед сном ем что-нибудь тяжелое, чтобы при переваривании образовывалось тепло. Так что по джоулям я ночью больше тепла вырабатываю, чем трачу.

Лукрешин молча раздевался до пояса и открывал форточку.

– Закрой! – кричал Платон. – Закрой немедленно! Зачем открыл?

– А затем, дорогой товарищ Пуанкаре, – медленно тянул полуголый Лукрешин, – чтобы напомнить вам, великому математику, про механизмы кондукции и конвекции. Сейчас одеяльце ваше охладится и начнет забирать тепло у вашенского ленивого организма. Это у нас, понимаете ли, кондукция – потеря тепла при контакте участков тела с другими физическими средами. А ночи-то зимой длинные, – сочувственно добавлял Лукрешин, – вот тепло ваше потихонечку и перейдет холодному одеялу.

– Форточку закрой, гад! – требовал Платон. – Закрой!

– Приступаем к объяснению механизма конвекции, – невозмутимо продолжал Лукрешин. – Конвекция – это что? А это – способ теплоотдачи организма движущимися частицами воздуха. – Он принюхивался к чему-то и радостно сообщал: – Чую, чую конвекцию.

Платон не выдерживал, вскакивал и, матерясь, бросался закрывать форточку. Затем прыгал обратно под одеяло и начинал укутываться заново.

– Правильным путем идете, товарищ, – одобрял Лукрешин. – Эффективно превращаете кинетическую энергию в теплообразование. Заметьте, уважаемый Платон Ашотович, что наиболее интенсивное теплообразование в мышцах происходит при их сокращении. Советую приступить к мышечному сокращению под одеялом.

Он ложился спать, не забыв напомнить Платону:

– Мышцы, мышцы продолжаем сокращать, Тер-Меликян. Производим джоули.

“Хорошо Лукрешину надо мной смеяться”, – думал Платон: Валя был из Иркутска.

Платон поблагодарил за предложенный чай и вежливо отказался. Сидящий спиной к окну следователь Крылов улыбнулся открытой, дружеской улыбкой.

Крылов был молод и красив – сероглазый блондин с длинной, спадающей на лоб челкой. Он походил на актера Роберта Редфорда, которого Платон, как и большинство советских людей в 79-м году, знал по фильму “Три дня Кондора”. Фильм рассказывал о тайных операциях ЦРУ против своих, американских, граждан. Они их убивали налево и направо. Редфорд похищал Фэй Данауэй, которая не особо протестовала, и докапывался до истины. Было ясно, что ЦРУ не поздоровится.

Повестку в Следственный отдел КГБ СССР вручили Платону лично. Перед проходной Института прикладной математики его остановил молодой человек с небольшим шрамом под левым глазом и попросил расписаться в получении повестки.

– Не хотелось бы вас вызывать через институтский отдел кадров, Платон Ашотович, – объяснил человек со шрамом, представившись сотрудником Комитета. – Дело пустяковое, а в отделе кадров, сами понимаете, напрягутся, начнут относиться к вам с подозрением. А это не нужно ни вам, ни нам, правда ведь?

Платон согласился: он не хотел, чтобы к нему относились с подозрением. Платон отпросился в институте и поехал на Энергетическую улицу, дом 3а.

Крылов, спустившийся за Платоном в комнату ожидания Следственного отдела, много улыбался и по пути в свой кабинет на 3-м этаже расспрашивал о работе.

– Интересными проблемами занимаетесь, Платон Ашотович, – с одобрением говорил Крылов. – Нужными для страны проблемами.

Кабинет Крылова оказался небольшой прямоугольной комнатой, узкой, но светлой из-за большого окна, у которого стоял стол следователя. Платону было предложено сесть за маленький ламинированный столик у двери. Крылов включил электрический чайник и, усевшись, снова улыбнулся по-редфордовски. Платон понял, что в КГБ СССР работают веселые, приветливые люди.

– Вы, Платон Ашотович, должно быть, догадываетесь, почему мы вас пригласили, – перебирая бумаги, осведомился Крылов (его звали Сергей Борисович). Дождавшись кивка Платона, Крылов вздохнул и добавил: – Неприятная история, по правде сказать.

Лукрешина арестовали две недели назад, о чем Платону сообщил однокурсник Замятин, позвонив по телефону. В тот же вечер Платон, дождавшись темноты, взял спрятанную на антресолях сумку и пошел на улицу. Он подозрительно покосился на стайку шпаны, громко матерящейся в беседке в середине двора, и отправился дальше.

Он прошел кинотеатр “Ереван” – город его мамы Гаянэ, приехавшей в Ашхабад после землетрясения 48-го года по комсомольской путевке. Площадка перед кинотеатром – квадрат пустоты – освещалась редкими машинами, проезжавшими на север по бежавшему рядом Коровинскому шоссе. “Куда они едут?” – удивился Платон. Он никогда не ходил по Бескудникову в позднее время: район считался опасным, и нерусских здесь жило мало.

За кинотеатром лежал пустырь, обрамленный слабосильными деревцами. Платон помнил – он однажды зашел сюда перед сеансом в кино, – что пустырь заканчивался небольшой свалкой в мелком овраге. Платон достал фонарик и пошел на поиски, пугая черных крыс, попадавших в желтый, колеблющийся луч.

– Вопросов у нас немного, – заверил его Круглов, уложив перед собой стопку бумаг, – предлагаю приступить.

Взглянул на Платона и продолжил:

– Пожалуйста, назовите свое полное имя.

Платон вздрогнул: месяц назад – теплым июльским вечером – ему уже задавали этот вопрос.

– Значит, вы из моего будущего? – продолжал спрашивать Агафонкина Платон, дождавшись, пока официант унесет пустую тарелку из-под рыбной нарезки – севрюга, осетрина и третья рыба, которую Платон так и не узнал (но вкусная). – Вы, Алексей, живете в 2014 году и путешествуете во времени?

Ресторан “Якорь” шумел разногульем голосов, мешавшихся с плохой музыкой и рвущимся с небольшой углубленной эстрады пением худой женщины в черном платье: