Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 ... 93
Перейти на страницу:

– А Джерри был капитаном Крюком?

– Ха! Нет, это было еще до Джерри. Тогда здесь жили только мы с мамой.

– Мы тоже жили вдвоем с мамой.

Лори повернулся ко мне.

– Что случилось с твоим отцом на войне?

Учитывая, что Лори рассказал мне о самоубийстве матери, я почувствовала, что и мне придется ворошить минувшее, чего мне, по правде сказать, совсем не хотелось делать.

– Что ж, – собравшись с духом, промолвила я. – Мой отец продал трубу и велосипед, чтобы на вырученные деньги перебраться в Англию в сорок первом. Он явился в министерство авиации, прошел медицинскую комиссию, чтобы в течение двенадцати недель обучаться на курсах базового уровня. Он служил в ВВС воздушным стрелком. Три года спустя, в Порт-оф-Спейн, моя мать нашла его имя, написанное мелом на доске с именами погибших.

Лори подошел ко мне и положил руку на плечо; рука оказалась теплой, и я как-то особенно на этом сосредоточилась.

– Мне очень жаль, Оделль, – сказал он.

– Спасибо. Я не помню отца, но знаю, что такое – жить без него. Моей матери пришлось очень тяжело.

Он сел рядом со мной.

– А каково было жить на острове во время войны?

– Люди были напуганы из-за того, что могло случиться, если бы Гитлер победил. Мы жили рядом с одним из крупнейших нефтеперерабатывающих предприятий Тринидада. Немецкие подводные лодки уже вовсю торпедировали британские корабли неподалеку от наших берегов.

– Я понятия об этом не имел.

– Мы знали, чего хотел Гитлер, знали о его планах насчет высшей расы. Для нас даже вопрос не стоял, сражаться или нет. И мой отец не был исключением – Я отхлебнула сидра. – Сперва Англия не очень-то прибегала к помощи колоний, но, когда дела стали совсем плохи, эта помощь им понадобилась.

– А как ты думаешь – ты вернешься?

Я медлила с ответом. Большинство встреченных мною англичан задавали мне вопросы об острове, не ожидая, что я смогу упаковать все многообразие Тринидада в мое собственное тело, чтобы им было проще понять, о чем идет речь. Никто из них в жизни там не бывал, поэтому мы были для них любопытными экземплярами, сущностями, возникшими из огромной тропической чашки Петри, которая до недавнего времени находилась под британским флагом. Большую часть времени, как и в случае с Памелой, интерес англичан ко мне не носил отрицательного оттенка (кроме тех случаев, когда все-таки носил), но их вопросы всегда приводили к тому, что я начинала чувствовать себя отличной от них, тогда как в действительности мне с детства внушали глубочайшее понимание британской идентичности, ведь я и сама была ребенком империи.

За то время, что я была знакома с Лори, он ни разу не спросил меня о Тринидаде. Я не знала, объяснялось это вежливостью или отсутствием интереса, но, так или иначе, меня скорее радовало, что он не подчеркивает различий нашего с ним жизненного опыта. Я учила латынь и читала Диккенса, но я также видела, как девочки с более светлым оттенком кожи пользуются большим успехом у мальчиков, причем сами мальчики, возможно, даже не отдавали себе в этом отчета. Источником наших «различий» служила главным образом белая кожа англичан. А при этом на берегах Темзы все многообразие нашей островной жизни сводилось к одному фенотипу: черные.

Практически все англичане – даже и просвещенные – были убеждены, что у нас куда больше общего, например, с суданцами, чем с ними. Но что я знала о Сахаре, о верблюде или о бедуине? Все мое детство идеалом красоты и гламура для меня служила принцесса Маргарет. С Лори мы беседовали о фильмах про Джеймса Бонда, о моей странной начальнице, о картине, о Джерри-ублюдке или об умерших родителях. Мы обсуждали вещи, которые делали нас парой, а не заставляли меня чувствовать себя представительницей целого острова, где я к тому же уже пять лет не была. Когда Лори не спрашивал меня о Тринидаде, я в большей степени ощущала себя индивидуальностью, нежели частью общего.

– Оделль?

– Хочу тебе кое-что сказать о Лондоне, – промолвила я.

– Ладно.

– Так вот, когда я впервые оказалась в Лондоне, – продолжала я, – то не могла поверить, что здесь так холодно.

Лори расхохотался.

– Лори, я не шучу. Я думала, что попала в Арктику. Мы с Синт приехали в январе.

– Еще и в январе!

– Вот-вот. Девочкой я играла Осень в школьной постановке о временах года. При этом я ведать не ведала, что такое осень, не говоря уже о зиме.

Минуту я молчала, вспоминая себя маленькую в шляпке-канотье и английском передничке. Я говорила матери, что нужно пришить «красно-желтые листья» к моему трико, и мама – понятия не имевшая, как может выглядеть иней на кончиках травинок, что такое конский каштан, каково это вдыхать ноябрьский лондонский воздух, чувствуя ледяной осколок у себя в легком, – из кожи вон лезла, чтобы изготовить этот английский костюм во влажном климате Карибов.

– Я помню, – продолжала я, ощущая тепло при этом воспоминании и понимая, что могу разделить его с Лори, что это безопасно, – как в самом начале моего пребывания здесь какой-то чувак в обувном магазине сказал мне: «А у вас очень хороший английский». Мой английский! Я ему ответила: «Английский – официальный язык Вест-Индии, сэр».

– А он что сказал? – со смехом поинтересовался Лори. Тут меня осенило: Лори за всю свою жизнь не услышал бы того, что выдал мне тот тип.

– Он решил, что я с придурью. Я чуть работы из-за него не лишилась. Синт пришла в ярость. Но это правда – я бы чувствовала себя в своей тарелке рядом с королевой Елизаветой и этим ее долговязым греческим мужем, наслаждаясь чаепитием и лаская потешных карликовых собачек, в которых она души не чает. Да, совершенно в своей тарелке. «А вот у вас английский хуже моего, – следовало мне ответить чуваку в магазине. – Ему не хватает протяженности и широты, мяса и дыма. Вызываю вас на бой с моим креольским, с его призвуками наречий Конго, испанского и хинди, французского и игбо, английского и бходжпури, языков йоруба и мандинка».

Лори снова расхохотался.

– О, увидеть бы его физиономию, – продолжала я, осушая бокал с сидром, – с его углосаксонским

– Угло – что?..

– …Представляю себе его дом с двумя гостиными на первом этаже и двумя спальнями наверху, окно с видом, который никто толком не созерцает, потому что хозяева уверены, что им знакомы каждый куст и каждый цветок, кора каждого дерева и настроение каждого облака. Но в нашем языке осталось место и для их диалекта…

– Оделль, – воскликнул Лори, – я был бы счастлив с тобой до конца моих дней.

– А?

– Ты наделена светом, и когда он загорается, ты и сама не представляешь, какой силой он обладает.

– Какой свет? Я говорила о…

– Я люблю тебя, Оделль. – Его лицо озарила надежда. – Ты меня вдохновляешь.

1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 ... 93
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?