Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее отец объявил во всеуслышание, что пришло время фейерверка.
– Fuegos artificiales![57] – выкрикивал он с жутким акцентом.
Олив поискала глазами Исаака. Он как раз ускользнул из гостиной. Толпа повалила на заднюю веранду, откуда удобно было наблюдать за фейерверком в саду. От этой толкотни в коридоре у Олив голова пошла кругом. И тут она увидела, что Исаак, двигавшийся в противоположном направлении, вышел через парадную дверь. Ее это совершенно озадачило: зачем бежать из центра Вселенной?
Она пошла следом, спотыкаясь на кочках, прочь от огней, в непроглядную тьму февральской ночи. Над ее головой небо было усыпано звездами.
Хотя луна стояла высоко, она потеряла его из виду, и быстро наступило отрезвление, но все равно она вышла из ржавых ворот и зашагала по грунтовой дороге в сторону деревни, спотыкаясь о камни и ругая себя за то, что у нее хватило глупости отправиться на каблуках.
Чья-то рука зажала ей рот, а другая обвилась вокруг шеи и потащила к обочине. Она начала извиваться и лягаться, но хватка была железная. Она попыталась оторвать ладонь, не дававшую ей дышать, а когда и это не получилось, укусила нападавшего за палец.
– Mierda![58] – вскрикнул мужчина и выпустил ее из своих объятий.
– Исаак?
Оба тяжело дышали, согнувшись пополам и глазам своим не веря.
– Сеньорита… мне показалось, что за мной кто-то идет.
– Ну да. Это была я. Господи, боже мой.
– Вам больно?
– Ничего страшного. А вам?
– Пожалуйста, не говорите вашему отцу…
Олив растирала шею.
– С какой стати? И часто вы так на людей набрасываетесь?
– Возвращайтесь на вечеринку. Прошу вас.
Он был явно взволнован.
– Куда вы идете?
– Никуда.
– Врете.
– Возвращайтесь. Здесь для вас опасно.
– Я не боюсь, Исаак. Я хочу помочь. Куда вы идете?
В темноте она не могла видеть выражение его лица, но, похоже, он заколебался, и у нее сильнее забилось сердце.
– Я иду в церковь, – ответил он.
Она рассмеялась.
– Покаяться в грехах?
– Что-то в этом роде.
Она нашарила в темноте его ладонь.
– Я с вами.
Позже, когда Олив, лежа в постели, вспоминала эти события, она все списала на алкоголь. Позировать было выше ее сил. Она не считала себя достойной моделью и не могла соперничать с матерью. А тут они оказались на равных, она и Исаак. Уже не наблюдающий и наблюдаемая. В темноте она была самой собой, женщиной, которая брала мужчину за руку и уводила куда-то.
– Вы, наверно, замерзли, – сказал он, и она поняла, что он тоже довольно пьян. Когда он снял пиджак и накинул ей на плечи, у нее кожа сладко заныла и все тело погрузилось в нирвану от такой заботы и внимания.
Через десять минут они достигли церкви Святой Руфины, примыкавшей к главной площади Арасуэло. Площадь обезлюдела, после того как почти все жители перекочевали на холм, чтобы наслаждаться музыкой и «мансанильей», доставленной бочками в качестве подарка хозяину. Олив и Исаак обернулись – начали взрываться фейерверки, в небо взлетали огромные красные, зеленые и оранжевые морские ежи и превращались в каскады. Он с силой приоткрыл дверь и прошмыгнул в церковь. Последовавшая за ним Олив задохнулась от затхлого запаха ладана и оробела. В окно лился лунный свет, падая на скамьи цвета пчелиного воска, на злобных святых в простенках. Он высвободил руку и ушел в сторону нефа.
– Исаак…
Раздался выстрел, потом еще один и еще. Олив так испугалась, что даже не смогла закричать. Извне по-прежнему долетал треск фейерверка. Она вросла в пол, цепенея от ужаса, и вдруг почувствовала прикосновение.
– Нам надо уходить, – сказал Исаак.
Он взял ее за руку, и они выбежали из церкви.
– Что вы натворили? – прошипела она. – Священника… боже, что вы натворили?
Они бежали до самой финки. Олив, скинув туфли и оставшись в чулках, то и дело ранила ноги об острые камни. У ворот они остановились перевести дух. Все еще рвались петарды, и в воздухе стоял серный запах пороха.
Олив привалилась к воротам.
– Я пособница убийцы? – прошептала она. – О господи, это ведь даже не шутка.
Исаак коснулся ее щеки.
– За Адриана.
– Что вы этим хотите сказать?
Он начал ее целовать, обхватив лицо ладонями, перехватывая за талию. В том, как он перебирал ее волосы, как покрывал шею поцелуями, спускаясь до самой груди, где вместе с ее кожей горели изумруды, сквозила гордость. Она доказала ему свою значимость наконец-то.
Исаак прошелся пальцами по ожерелью.
– Откуда оно у вас?
– От друга, – и поцелуем остановила новые вопросы. Она и не подозревала, что ее тело способно на подобные отклики и что она может вдохновлять мужчину на такое.
Он снова ее поцеловал, а Олив раскрыла губы и погрузила пальцы в гриву его волос, а ржавые прутья впивались ей в спину. Они целовались, целовались, целовались, все глубже проникая друг в друга, а за ними уже какое-то время наблюдал некто, чей силуэт был очерчен на фоне входной двери, в то время как пожилая дама опять затянула свою жалобную мелодию.
IX
Олив попробовала сесть, но мозг пробила адская молния. Полость рта превратилась в пустыню, шея – в слиток свинца. Лежа в неразберихе простыней, с протухшими кишками и головой, провонявшей от сигаретного дыма, она ощупала себя. Она лежала голая. О боже, где ее одежда? Она скосила глаз налево. Кто-то аккуратно сложил ее платье на стуле; чулки, с пятнами крови на подошвах, свисали с одного подлокотника, а лисий палантин – с другого. Похоже на охотничий трофей, ночью освежеванный и выпотрошенный. Глаз мертвый, стеклянный, зубы слипшиеся. Она потрогала шею. Изумрудное ожерелье на месте, змея на ключицах.
В памяти снова прозвучали выстрелы. Темная церковь, фейерверк, ржавые ворота – это был сон? Столько всего за один день! В отдалении зазвонил телефон. Что, если гражданские гвардейцы уже у дверей и собираются ее увезти?
Исаак. Как, спрашивается, она до сих пор жила без этого поцелуя? Сквозь ночную мглу ее приволокли в церковь, где прогремели пистолетные выстрелы, а затем поцеловали. Ради еще одного такого поцелуя она готова была перестать дышать.
Она словно расширилась, как будто сокрытую в ней дверцу наконец открыли ключиком и обнаружился петляющий коридор, по которому она побежала. С первой же встречи этот человек захватил ее воображение. И сразу ее чувства разрослись, ее горизонты раздвинулись. Впервые она ощутила себя великаншей. Нервозность по поводу будущего шла рука об руку с влечением к нему столь сильным, что его, пожалуй, не утолил бы даже Исаак, если бы он ею овладел.