Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она упрямо сжала губы. Было видно, что она не хочет выполнять его просьбу. Его охватило отчаяние. Быть может, Фэншо все-таки был прав относительно ее.
Но он не мог заставить себя поверить в это. Ее попытка покончить с собой, бросившись в реку, опровергала теорию Фэншо. И даже если она совершенно невинна, с чего бы ей говорить ему правду после того, что произошло между ними на узкой кровати в гостиничной комнате?
Он посмотрел ей в глаза, а когда она отвела взгляд, попытался понять, а точнее — почувствовать, что же она испытывает к нему. Страх? Да, несомненно. И недоверие. Но если это единственное, что удерживает ее от ответа, то он на знакомой территории. Воюющие армии никогда не доверяют друг другу, и он хорошо знает, как договариваться с недоверчивым противником.
— Это не односторонняя сделка, — заметил он. — Я тоже кое-что тебе дам.
— Что?
— Все, что ты хочешь в обмен на честность, которой требую от тебя.
— Если я расскажу тебе правду, ты не поверишь. Так какой же смысл? Именно тогда, когда это было так важно, мне никто не верил.
— Возможно, я буду первым. — Выражение его лица смягчилось. — Ты не лгунья, Темперанс, хотя тебе доставляет удовольствие говорить правду таким образом, что люди приходят к ошибочным заключениям.
Он опустил глаза, затем продолжил:
— Такая у тебя манера, да? Ты сделала это, когда намекнула, что вознаградишь меня за то, что я спас тебя от сапожника. Ты поступила так же, когда позволила мне думать, что леди Молния — содержательница борделя. Ты говоришь правду, ожидая, что ее неправильно поймут, а когда это происходит, пользуешься этим.
Он помолчал, осененный внезапной догадкой.
— Что ты сказала своему отцу, когда он застал тебя с Рэндаллом?
— Что он поцеловал меня против моей воли.
— Отец поверил тебе?
Боль в ее глазах подтвердила его подозрения.
— Он оказался плохим отцом. Он должен был защитить свою дочь от соблазнителя.
— У него были свои причины. За несколько дней до этого я солгала ему. Глупая ложь, из тех, что говорят дети, чтобы избежать наказания. Я сказала, что собака разбила дорогую вазу. На самом деле это я со своей неуклюжестью столкнула ее с каминной полки. Мачеха видела, что произошло, и доложила ему. Поэтому он подумал, что я врушка, и когда я сказала, как было с Рэндаллом, он мне не поверил.
— Расскажи мне, как все было на самом деле, — попросил он.
Она медлила с ответом, нервно стиснув руки, потом отошла от него на несколько шагов. Он последовал за ней.
Наконец она заговорила:
— Когда я согласилась встретиться с Рэндаллом за конюшнями, то наивно ожидала только красивых слов любви, о которых читала в романах. Он был для меня героем, борцом за свободу. Но когда мы остались наедине, оказалось, что ему нужны отнюдь не разговоры. Он порвал на мне платье, хватал за грудь и совал язык мне в горло. Я сопротивлялась изо всех сил.
Она закусила губу.
— Я так обрадовалась, когда отец обнаружил нас. Я думала, он пришел меня спасти. Но он сказал: «Единожды солгав, кто тебе поверит». Говорил, что, должно быть, я сама хотела этого, иначе не стала бы встречаться с мужчиной за конюшней. Назвал меня грязной потаскушкой. — Ее лицо помрачнело. — Все усилия, которые я прилагала, стараясь быть хорошей, ничего для него не значили. Он мне не верил.
— Поэтому ты нанесла ему ответный удар, превратив его обвинение в реальность? — догадался Трев. — Ты отдалась Рэндаллу, как бы больно и неприятно тебе ни было.
Она едва заметно кивнула.
— Я сделала это в отместку отцу. Не смогла удержаться. — Ее била дрожь, а в глазах Трев увидел отблеск мучительной боли. — Как же это невыносимо — быть такой испорченной.
— Тебя предал человек, которому ты больше всего доверяла, который должен был выслушать тебя и принять твою сторону. Он должен был понять тебя и защитить. Конечно, тебя переполняла ярость. Что еще ты могла ощущать?
Она пожала плечами, не желая отвечать.
Он продолжал:
— Ты почувствовала себя лучше, когда на деле подтвердила его обвинение? — Вдруг он замолчал, осененный внезапной догадкой. — Поэтому ты и воруешь? Потому что обидно быть обвиненной в преступлении, которое ты не совершала. Уж лучше грешником быть, чем грешником слыть?
Она вскинула брови, и ее миндалевидные глаза стали удивленными.
— Я… я не знаю. Возможно. — Она замолчала.
Он принял решение.
— Я поверю тебе, Темперанс, — сказал он. — Поверю, клянусь честью. Я выслушаю тебя и не стану судить. Буду слушать до тех пор, пока не пойму, что у тебя на душе. И буду держать свое мнение при себе. Вот что я могу дать в обмен на честность, которой прошу от тебя.
Он замирая ждал ее ответа, но вдруг из темноты появилась какая-то огромная фигура с фонарем. Это был один из частных сторожей, которых богатые лондонцы нанимают, чтобы прогонять уличных женщин и бездомных попрошаек от своих дверей.
— Топайте отсюда, — крикнул он, взмахнув тяжелой дубинкой.
— Идем, — сказал Трев, взяв ее за руку. — Продолжим наш разговор где-нибудь в другом месте.
Она вырвала руку:
— Я не вернусь в ту комнату с тобой.
У него было ничуть не больше желания возвращаться туда.
— Я и не прошу тебя об этом. Не сейчас. Но не знаю, куда еще мы можем пойти в такое позднее время.
— Я знаю, — отозвалась она. — «Крысиный замок» открыт всю ночь. Там встречаются воры-взломщики, карманники и попрошайки, которым в этот день посчастливилось собрать неплохой улов. — В ее глазах светился неприкрытый вызов. — Хватит у тебя смелости пойти со мной туда?
— Испытай меня, — отозвался он.
На знакомой территории она почувствует себя в безопасности. Но воспользуется ли она этим, чтобы снова ускользнуть от него? Вполне возможно. Такой поворот событий нельзя не принимать в расчет. Но у нее есть на это право. У нее нет никаких причин, чтобы остаться с ним, напротив, он сделал слишком много, чтобы вызвать у нее желание сбежать.
— Значит, «Крысиный замок», — сказал он, и они пошли по темным ночным улицам к воровскому притону.
Снаружи здание, у которого они оказались, ничем не отличалось от других деревянных магазинов и лавок, тянущихся вдоль грязной улицы. Их стены были оклеены афишами театральных постановок и объявлениями о патентованных лекарствах, но внешнее впечатление оказалось обманчивым. Она отрывисто постучала в дверь и подождала, пока кто-то внутри разглядывал ее через замочную скважину. Дверь чуть-чуть приоткрылась, потом широко распахнулась, и здоровяк по прозвищу Багор махнул, приглашая их войти.
Как всегда в это время ночи, за столами сидели грубо одетые лодочники. Они держали в руках кружки с дымящимся кофе, готовясь к предстоящему долгому дню. Те же, кто закончил свои ночные дела, потягивали портер[4]. Некоторые кидали кости, другие сидели, развалившись, вытянув ноги и вполуха слушая неряшливую толстую блондинку, которая называла себя Певчей Птичкой Чипсайда[5]и пела все, о чем ни попросят, за пинту-другую.