Нет, это бесполезно. Горстка грязной воды не смоет ее стыда. Целому океану не заглушить голоса, которые нашептывают ей, что она должна вернуться к нему или к кому-то другому, такому же бессердечному. Она будет наступать на одни и те же грабли столько раз, сколько горячая кровь будет пульсировать в ее теле, потому что не может остановиться. Не может бороться с этим. Просто ее натура слишком порочна.

Но есть способ заставить эти голоса замолчать. Она отшатнулась, когда на нее снизошло это озарение. Она гнала эту мысль прочь, но тщетно.

Ей больше не нужно отдаваться ему, не нужно бороться со своей страстью, бояться своего неуправляемого гнева, который толкает ее на такие опрометчивые поступки.

Нужно просто сделать шаг вниз, потом еще один, в эту ледяную воду. Река притупит боль. Всего несколько шагов, и течение поглотит ее. Осталось только принять еще одно решение и исполнить его. Ей больше не придется бороться с собой. Река заберет ее, и она наконец обретет покой.

Так легко уступить, сдаться, отдаться воле течения.

Она шагнула в воду, набираясь мужества, чтобы совершить этот шаг. Но после того что было, это нетрудно. Она проклинала трусость, заставляющую ее медлить. Еще несколько шагов — и все.

— Темперанс, остановись! — Она услышала за спиной его голос и топот бегущих ног. Он пришел, чтобы спасти ее или позлорадствовать?

Его высокая фигура смутно вырисовалась наверху лестницы. Он стоял с непокрытой головой, его коротко стриженные иссиня-черные волосы, словно ореол, окружал речной туман. Во мраке невозможно было разобрать выражение глаз, но нельзя было не заметить потрясения, исказившего его лицо.

Он схватил ее, поднял на руки и понес наверх. Она не в силах была сопротивляться, даже если бы захотела. Какой бы он ни был, она как ребенок прижималась к нему, пока он уносил ее дальше от реки, в чьих ледяных глубинах она чуть не похоронила себя.

Он крепко держал ее, словно боялся, что она может вырваться и побежать назад. Но она и не помышляла вырываться. Она прильнула к его широкой груди, ощущая неведомый ранее покой. Хотя странно было ощущать покой в объятиях человека, который лишил ее покоя. Но сейчас ей было все равно, и она цеплялась за него, как утопающий за соломинку.

— Слава тебе Господи, что я успел! — выдохнул он.

— Да нет же, ты опоздал! Если я не смогу перестать тебя желать, мне лучше утонуть в реке и покончить с этим.

— Ты так сильно меня ненавидишь?

Она уставилась на него.

— Ненавижу? — Из глаз ее потекли слезы. — Если б ненавидела, было бы намного легче. Я бы прекрасно жила без тебя, не зная горя, вместо того, чтобы мечтать о том, чему никогда не бывать. Если б я ненавидела тебя, мне было бы наплевать, что ты меня презираешь и что я так низко пала. Ведь даже несмотря на твою ненависть, мне было хорошо с тобой.

— Я не испытываю к тебе ненависти, — сказал он, ласково погладив ее по волосам. — Хотя, согласен, так, наверное, было бы лучше. Мы с тобой так похожи. Ты же знаешь, что это правда.

Да, она знает. Но именно это и пугает. Он слишком ясно показал ей, что она из себя представляет и чего хочет. Поэтому вряд ли ей может служить утешением то, что они скроены по одному образу и подобию.

— Если мы с тобой так похожи, у меня еще больше причин тебя бояться, поскольку ярость, которая двигала нами, погубит нас обоих.

— Но дело ведь не только в ярости, — прошептал он. — Ты не заслужила того, что я с тобой сделал, хотя теперь уже невозможно ничего изменить.

— Даже если было бы можно, не имеет значения. Это доставило мне слишком большое удовольствие. Как же я буду жить дальше, зная, что я желаю мужчину, которому я безразлична?

— Ты мне не безразлична, хоть я и дал тебе повод так думать. Но я не стану понапрасну тратить время на красивые слова. Я боюсь, что ты просто не захочешь выслушать меня.

Это была правда. Ей следовало бы заткнуть уши и не слушать его. Она не должна обольщаться его мягким тоном и выражением глаз, которое, кажется, намекает на то, что он страдает не меньше ее. Если она позволит ему говорить, то известно, куда это приведет. Он использует свою власть над ней, чтобы получить от нее то, что хочет.

Словно вновь подслушав ее мысли, он сказал:

— Я боюсь так же, как и ты. И мне тоже ужасно больно.

Это было шокирующее признание, но мука в этих глубоко посаженных глазах не оставляла сомнений в его правдивости.

— Мы оба борцы, — прошептал он, — и оба оказались втянуты в сражение, которое ни один из нас не может выиграть. Я не знаю, как положить этому конец.

— Но этому нужно положить конец, — сказала она. — Иначе мы закончим, как тот скорпион, который сам себя жалит. Я не переживу, если это случится со мной снова. Я должна найти что-то помимо ненависти, чтобы жить дальше. Должна перестать бороться с тобой. Но как? Я не могу сдаться. Только не тебе, раз ты имеешь надо мной такую власть.

— Ни ты, ни я не можем сдаться.

Свет, вспыхнувший в окне соседнего дома, осветил резкие линии его лица, высокие скулы и глаза, в которых явственно читалась тревога. Он повернулся и стал мерить шагами тротуар, сцепив руки за спиной.

Наконец он произнес:

— Когда сражение длится много часов и ни одна из сторон не может победить, воюющие могут объявить перемирие. Военные действия прекращаются. Священная солдатская честь не позволяет воспользоваться своим преимуществом над противником, пока действует это соглашение. Ты готова пойти на такое перемирие со мной, Темперанс? Сможешь ли ты довериться мне?

— Как может твоя священная честь иметь дело с такой ничтожной тварью, как я? — В ее голосе прозвучала ирония.

— О чем ты говоришь? Я вижу перед собой сильную, смелую женщину, какую мне еще никогда не доводилось встречать. Было бы бесчестно с моей стороны не предложить тебе этого.

Она задумалась:

— Если я приму твое предложение, что будет во время нашего перемирия?

— Переговоры. Обычно каждая из сторон излагает другой, что она хочет получить в обмен на прекращение войны. Каждая может требовать лишь то, что другая способна уступить, не потеряв слишком многого.

Темперанс обдумывала его слова, стараясь найти подводные камни, но не смогла отыскать ни одного. Они и в самом деле зашли в тупик. Он предлагает хороший выход.

— Ну что ж, — проговорила она, — а чего ты потребуешь от меня для того, чтобы закончить нашу войну?

Он обдумывал ответ на ее вопрос, понимая, что ответить обязан предельно честно.

— Ты должна рассказать мне правду о том, почему пошла со мной, — ответил он. — Я знаю, что ты что-то скрываешь. Я думал, что понял почему, и это стало причиной моей жестокости. Но боюсь, я ошибся. А если так… — Мука на секунду исказила его черты. — Бога ради, Темперанс, расскажи мне, в чем дело, что бы это ни было. Только тогда я успокоюсь.