Я никогда не сомневалась в папе. Конечно, порой он меня раздражал и расстраивал, но я всегда оставалась в команде Грегори, если это требовалось. И хотя он отказывался меня слушать, я верила, что он сделает все возможное, чтобы защитить меня.

Но… он отказался идти на уступки похитителям, когда мне было три. Он знал, что неподалеку от моей школы планируются нападения, но не оставил меня дома в этот день. Может быть, боялся выдать А2, что ими заинтересовалось правительство, но тогда ясно, что ему важнее.

Это вовсе не месть или подростковый бунт против родителей. Все гораздо сложнее.

Пришло время стать самостоятельной и принимать решения, правильные с моей точки зрения. А не полагаться на ожидания папы.

Я пишу Лукасу с планшета:

Прости. Я очнулась. Ты прав. Но папа никогда не расскажет мне о твоей маме. Может, я могу помочь по-другому?

Прозвенел звонок. Первым уроком шла химия и лекция о законах термодинамики. Рука механически водит по бумаге, делая записи, но разум в это время бродит далеко. Закрытая система всегда строится на энтропии, хаосе, но сейчас порядок насаждают насильно. Сколько еще смогут они удерживать энтропию на коротком поводке?

Второй звонок. Перемена.

Кажется, всем уже известно о папе, и коридоры заполнены бесконечным потоком сочувствия.

Только и слышу: «Сожалею о твоем папе». А о маме? Она тоже умерла, и я только недавно об этом узнала, но никому не рассказала. Незачем – не открывай рану, не будет и крови.

Знает только Сэм.

Последний раз мы общались позавчера, когда я сказала ей включить телевизор, и больше от нее никаких вестей не было. Надеюсь, она в порядке, насколько это возможно после случившегося, учитывая, что ее отец во всем этом замешан. Раньше во время перерыва на ланч она всегда перекусывала в холле корпуса искусств. Но встречаться с Шарлиз и ее друзьями мне не хочется.

Я чувствую себя опустошенной и беззащитной. Мама умерла давно, но узнала я только сейчас. Первое потрясение прошло, но теперь боль от потери и застарелая тоска слились в невыносимую утрату и печаль – все эти чувства я раньше отодвигала в дальний угол сознания.

Никогда прежде не чувствовала я себя такой одинокой. Мне очень не хватает Сэм. Я хочу остаться с ней наедине. Пожалуй, только с ней за всю свою жизнь я могла говорить свободно. Но что чувствует она? Утаила про поездку в Чекерз, как знать, может, и о другом не рассказывает. Но, несмотря на такие мысли, я все же ужасно скучаю по ней, и это чувство сплетается с тоской по потере родителей.

Я уединились в излюбленном углу библиотеки в окружении книг. Раньше я любила проводить время только в компании бумажных приятелей, которые аккуратными рядами заполняли полки вокруг.

Но все изменилось.

– Смотрите-ка, кто про нас вспомнил, – прищурившись, фыркнула Шарлиз.

– Не глупи! – осекает ее Энджи, и они с Рут меня обнимают. Но Шарлиз по-прежнему раздражена и даже обижена, и я пытаюсь понять причину. Наконец до меня доходит, и я холодею. Не может быть! Как я могла забыть про ее день рождения? Меня захлестывает чувство вины.

– Шарлиз, мне правда жаль, что я не смогла прийти на твою вечеринку.

– Уверена, что поездка в Чекерз куда важнее.

– Все не так, и ты знаешь, что это неправда – я бы охотнее пришла к тебе. Но мне не оставили выбора и не разрешили никому рассказывать. Простите, что пропала.

– Не совсем. Кто просил меня передавать сообщения?

– Ты права. Я была ужасной подругой. Прости.

Я искренне сожалею, но как-то отстраненно, будто расстроила постороннего человека. Мы, конечно, давно дружим, но теперь, наверное, уже по привычке. С Шарлиз не получится говорить так откровенно, как с Авой.

– Ну хватит уже, – встревает Энджи. – За то, что чуть не погибла от взрыва бомбы, тебе положены небольшие поблажки. И еще это нападение на Чекерз. Ты в порядке?

Я не тороплюсь с ответом. Нападение на Чекерз – значит, вот как об этом сообщалось. Стоит ли рассказывать, как все было на самом деле? Хотят ли они услышать правду, по силам ли им ее узнать?

– В чем дело, Сэм? – спрашивает Энджи, но я медлю. Отец Рут занимает высокую должность в полиции. Мама Шарлиз работает на Би-би-си. Я им, конечно, доверяю, но стоит тщательно подбирать слова.

– Конечно, в порядке. Как иначе? Но я хочу кое-что обсудить. Даже два вопроса, по правде говоря.

– Что такое?

– Расскажите мне все о вечеринке – каждую мелочь. И о Лукасе.

Не поднимая взгляда (реже смотришь в глаза, меньше слышишь сожаления), я выхожу из библиотеки во двор. Я не видела ее и почти прошла мимо, но что-то заставило меня вскинуть голову, и мы столкнулись взглядами.

Впервые за день я улыбаюсь.

– Сэм?

– Ава. Привет.

Она заняла ту же скамейку, где мы сидели в тот раз под темнеющим небом и рисовали друг друга, пока еще можно было что-то увидеть. Кажется, будто прошла целая вечность. Всему виной обилие событий в моей жизни и в мире?

– Как твои дела? – Я присаживаюсь рядом.

– Не знаю. А твои?

– Так же.

– Странно вновь ходить на занятия, когда все вокруг притворяются, будто ничего не случилось. Для тебя наверняка все еще хуже.

Она озвучивает в точности, о чем я думала целый день. Я киваю и уже собираюсь согласиться, но тут понимаю, что она не улыбнулась в ответ, а сейчас поглядывает на часы.

В сумке Сэм зазвонил телефон.

– Извини, нужно ответить. – Она поднимается и отходит в сторонку.

Я растерялась и забеспокоилась.

То время, что я провела у Сэм, совпало со сложными переменами в моей жизни и жизни ее семьи, нам обеим хотелось выговориться. Похоже, все прошло. Или я просто надумываю.

А может, Сэм никак не примирится с тем, что устроил ее отец, не хочет смотреть правде в глаза и потому избегает разговоров со мной.

Или что-то случилось и ей нужна помощь? Я хмурюсь. Если бы не телефонный звонок, я бы узнала.