Теперь я стою у окна в своей комнате, даже заставила себя выключить прикроватную лампу, чтобы не выделяться в ореоле света.

Обычно глубокой ночью бывает темнее. Все явно происходит неподалеку.

Жаль, что Авы нет рядом. Стоит пересечь коридор, и можно не быть в одиночестве.

Я проскользнула в общую комнату с телевизором, хоть до завтрака оставалось еще долго. Меня уже опередили – несколько девочек кутаются в пледы, сидя на диванах. Новости включены.

Показывают сцены беспорядков, пожары. Звук сирен в новостях сливается с воем за окном, но с приближением рассвета все постепенно затихает.

Сообщают, что ситуация уже под контролем, дороги снова под охраной и безопасны. Лондон уже живет обычной деловой жизнью, но школы сегодня закрыты, и занятия возобновятся только в понедельник.

В комнате раздается хоровой стон.

В субботу утром, позевывая, я стучу в дверь Шарлиз.

– Привет, Сэм. – Это папа Шарлиз. Он бледный и слегка уставший, но я наверняка выгляжу не лучше. – Входи. Они где-то в гостевом крыле. Анна тебя проводит. – Он делает знак, и подходит одна из служанок.

– Спасибо, – благодарю я и следую за Анной, но тут в холле открывается дверь. Я оглядываюсь. Это мама Шарлиз, и она явно чем-то недовольна – об этом говорит поза, напряженные плечи и выражение лица.

Заметив меня, она кивает, и они с мужем скрываются за дверью.

Шарлиз пригласила парикмахера, визажиста, а еще маникюршу, чтобы блистать на вечеринке у Рут, если мы до нее доживем. Хотя это скорее не вечеринка, а утренник – из-за комендантского часа придется начать в два часа, что странно для праздника.

Последнее время я плохо спала, да еще и вчерашние беспорядки, как их назвал папа, были всего в миле от нас, поэтому мне очень хотелось отказать Шарлиз и встретиться с ней уже на вечеринке. Но я пропустила ее день рождения, и вряд ли она бы простила меня сейчас, даже если бы весь Лондон провалился в тартарары.

Пока мне делают укладку и наносят макияж, я размышляю о том, что увидела в холле. Мама Шарлиз – не последний человек на Би-би-си, какой-то продюсер, и отвечает за новости и информационные программы, в которых в последнее время перестали обсуждать политику.

Учитывая события, она сейчас должна работать в поте лица. Что она вообще делает дома?

Наконец с маникюром, макияжем и укладкой покончено, и мы направляемся в смежную комнату, чтобы переодеться.

Я стучу в дверь Шарлиз.

– Помоги застегнуть.

– Секунду. Входи.

Она тянет за молнию, до которой я и сама бы дотянулась.

– Все в порядке? – спрашиваю я. – У твоей мамы все хорошо?

– А что? – Она поворачивается к зеркалу и оправляет юбку.

– Не знаю. Она выглядит утомленной. И папа тоже.

Шарлиз глянула на меня искоса.

– Они не хотят, чтобы я об этом знала.

– Но ты знаешь.

– Подслушала немного. Мама расстроена, что некоторые программы не пускают в эфир. Подумывает уволиться.

– Не может быть. Правда? – Вот это да! Она же закоренелый трудоголик, который жизни не представляет без работы.

– А папа злится. Говорит, что нужно играть по правилам. – Шарлиз закатывает глаза. – В деньгах мы не нуждаемся, почему бы просто не бросить работу, раз так хочется, правда?

– Наверное. Не знаю.

Если она перестанет играть по правилам, то исчезнет, как мама Лукаса.

В мире вокруг столько всего происходит, а меня тянет возвращаться снова и снова только в одно место, только к одному событию. Я закрываюсь в своей комнате, беру коробку с письмами в руки и уговариваю себя их прочитать.

Хотя бы коробку я могу открыть.

Сначала идут письма, написанные мамой для меня. Я так часто их перечитываю, что помню наизусть целые отрывки.

Дальше – мамины письма для папы и его ответы. Наверное, кто-то из хосписа отправил эти письма обратно.

А вот его последнее письмо, так и не прочитанное. Судя по дате на штемпеле, его отправили незадолго до извещения о маминой смерти – наверное, она не успела его получить.

Руки дрожат.

Ну же, Ава.

Я осторожно вскрываю конверт.

Внутри один листок и фотография.

Сначала я беру фотографию. Это же я! Я узнаю этот снимок! Я стою у вольера с обезьянами в Лондонском зоопарке – мы все втроем ходили туда каждый год на мой день рождения. В тот год нас было только двое – я и папа. Мне исполнилось двенадцать.

Я вынимаю письмо, но сперва не вижу букв. Приходится моргнуть, чтобы сфокусировать зрение.

«Драгоценная Брита,

представляю, через что тебе приходится проходить в полном одиночестве, но я ни на мгновение не забываю о тебе. Надеюсь, ты чувствуешь, как моя любовь, преодолевая огромное расстояние, укутывает тебя теплом.

Ты просишь рассказать о дне рождения мисс Проказницы. Прилагаю фотографию. Я сомневался, стоит ли нам идти вдвоем, – я бы сказал, что она скучает по тебе больше меня, но это невозможно, поэтому скажу, что мы скучаем одинаково. Как только мы оказались в зоопарке, она тут же принялась задавать свои бесконечные вопросы о животных.

Слушайся медсестер. Пускай тебя поскорее вылечат, и ты вернешься домой, где тебя ждут.

С безграничной любовью,

целую,

Итан»

Мисс Проказница. Я и забыла, что он меня так называл.

Теперь я вспоминаю, каким он стал после ухода мамы. Все время отпрашивался с работы. И очень старался ради меня, например вплетал ненавистные ленты в косы, и я сознавала, что он старался мне заменить маму, поэтому я терпела.

Мы были настолько близки, насколько могут быть отец с дочерью, и все же он утаил от меня то, что мне больше всего было нужно.

– Рад видеть тебя, – с моим приходом лицо Лукаса озаряется улыбкой, хотя очевидно, что он тоже плохо спал. Под глазами залегли тени, лицо осунулось. – Это место… ого! – говорит он, но во взгляде вовсе не восхищение. Это просторный пентхаус с видом на Темзу и огни Лондона. Наверное, вчера они потягивали шампанское и смотрели отсюда, как горит город. – Здесь живет Рут?

Я качаю головой.

– Ее дядя. Он разрешил провести здесь вечеринку.

– Я оценил. Думаю, лучше уединиться на балконе. – Он берет меня за руку, пальцы у него теплые. Наверное, как и я раньше, тоже изображает любовь, чтобы нас оставили в покое. Или он держит меня за руку, потому что хочет? Как бы то ни было, я не понимаю своих чувств. Но руки не отнимаю.