Наверное, именно поэтому он сейчас с внуком излишне строг.

«Пошел пройтись», – написал Анатолий Михайлович на сложенном пополам принтерном листе и положил листок на стол.

Потом тщательно протер оружие, завернул его в целлофановый пакет и сунул в сумку.

Утро выдалось прохладным, он передернул плечами – в одной рубашке было холодно, но возвращаться не стал. Во-первых, плохая примета, во-вторых, через полчаса наверняка разогреет.

К Чистым прудам он пошел переулками. Людей на улицах почти не было, машин тоже. Только на самом бульваре, как назло, сидели молодые парочки. Прогуливались собачники, Анатолий Михайлович отметил, что в Москве большие собаки стали редкостью. Хозяева вели каких-то уродцев вроде той старой Лениной болонки.

Он медленно пошел вдоль берега пруда. Две оранжевые утки вылезли рядом на траву, неприятно крякнули. Как называются птицы, он не помнил. Жена как-то говорила, но он забыл.

Медленно приближалась молодая женщина с крохотной кривоногой собачкой. Собачка ткнулась Анатолию Михайловичу в ногу, хозяйка резко дернула за поводок, удалилась.

Он огляделся, лучшего момента ждать не стоило. Анатолий Михайлович не спеша достал оружие и, резко размахнувшись, бросил его в пруд. Достал из сумки коробку с патронами и бросил следом. Приближались два парня, громко разговаривая и жестикулируя. На Анатолия Михайловича молодые люди не посмотрели.

Он постоял, еще раз взглянул на удаляющихся молодых людей, достал телефон и позвонил Лене.

– Лен, – Анатолий Михайлович медленно пошел в сторону метро, посторонился, пропуская пожилую пару. – Я приеду ненадолго, а?

Увидеть Лену хотелось нестерпимо. Обнять, постоять, чувствуя под руками ее плечи.

– Я сейчас у Машиных родителей. – Он почувствовал, что Лена улыбается. – Решила пересадить цветок. Зайдешь?

– Зайду, – обрадовался он. – Говори адрес.

Родители школьной подруги дочери жили совсем рядом с его домом. Собственно, по-другому и быть не могло, иначе девочки не учились бы в одной школе, но его это почему-то удивило.

Лена ждала его, стоя у открытой двери, и он обнял ее сразу, на ощупь прикрыв дверь за своей спиной.

Руки у Лены были в одноразовых латексных перчатках, слегка испачканных землей. Она отводила руки в сторону, чтобы его не испачкать.

– Подожди. – Она улыбнулась, отодвинулась, стянула перчатки.

– Лен, что с нами будет? – неожиданно для себя спросил он. Вышло глупо и недостойно: он мужчина, это она должна задавать ему такие вопросы.

– Я всегда буду с тобой, – тихо ответила она, выбрасывая перчатки в целлофановую сумку, которая служила ей мусорным пакетом. – Пока я тебе нужна, я буду с тобой. Хотя бы мысленно.

Наверное, ему хотелось услышать именно это, потому что отвечать он не стал, а снова ее обнял и долго не мог отпустить.

– Пойдем, Толя, – через некоторое время поторопила Лена. Она понимала, что исчезнуть из дома надолго в воскресное утро у него не получится.

– Я провожу тебя до метро, – решил он.

Решение было неправильное, дочь с мужем жили совсем рядом, и сам Анатолий Михайлович всю жизнь прожил в этом районе и имел здесь массу знакомых, и прогуливаться с любовницей в двух шагах от собственного дома не самый лучший вариант. Просто необходимость побыть с Леной еще несколько минут была сильнее здравого смысла.

У метро они простились, коротко кивнув друг другу, как посторонние.

– Звони, – попросила Лена.

– Обязательно. Ты меня жди.

Она снова кивнула и резко повернулась. Анатолий Михайлович быстро пошел к дому, отгоняя противную, непонятную и необъяснимую тревогу. На старости лет он становится неврастеником.

Жена пила кофе, слушая радио. Это было забавно, радио по утрам слушал он, поскольку завтракать в полной тишине не любил, а телевизионные программы давно начисто отбили желание включать телевизор.

В радиостудии шла жаркая полемика о несчастной судьбе представителей ЛГБТ-сообществ в России. По-видимому, это был повтор радиопередачи, вряд ли почтенные участники в воскресное утро не нашли для себя лучшего занятия, чем орать друг на друга.

– Что за бред? – удивился Анатолий Михайлович.

Ни одного человека нетрадиционной ориентации он в своей жизни не встречал, и обсуждение надуманной проблемы его здорово раздражало. При этом он не понимал главного – зачем всевозможные меньшинства стараются довести до бешенства излишне терпеливое большинство?

– Толя! – обиженно упрекнула его жена. – Люди не виноваты в том, что они другие. Как ты не понимаешь?

– Другие так другие, – согласился он. – Нам-то с тобой какое до них дело?

Жена махнула рукой и отвернулась: как ты можешь?

Катя переживала всерьез, он улыбнулся и озадаченно покачал головой.

Нужно было подойти и поцеловать ее, но целовать жену после Лены он не смог. Прошел к себе в комнату, открыл ноутбук. На следующей неделе ему предстояло делать доклад в городской Думе, и каждое слово в докладе должно быть проверено.

Недавняя тревога ушла, он о ней даже не вспомнил и с удовольствием углубился в работу.

29 августа, понедельник

Маша принялась опять звонить Ольге Сергеевне, едва за Павлом закрылась дверь, и даже растерялась, услышав наконец женский голос. Ей казалось, что звонить она будет до конца своих дней.

– Извините, – торопливо пролепетала она. – Я подруга Дениса Мельникова, – почему-то представляться женой Павла она не рискнула. – Можно мне с вами поговорить?

– Вы уже разговариваете, – констатировала женщина. Маше показалось, что констатировала недовольно. Впрочем, дама тут же смягчилась: – Ужасное горе. Ужасное! Мне уже рассказали.

– Можно мне с вами поговорить? – опять спросила Маша.

На этот раз дама не напомнила, что разговор уже идет, а просто согласилась:

– Говорите.

– Мы с его сестрой… Мы хотим понять, почему Дениса могли убить. – Маша почувствовала себя совершенной дурой.

– Я вас понимаю, но чем же я могу вам помочь? – удивилась Ольга Сергеевна. – Я не видела Дениску лет пять.

– Все равно, – взмолилась Маша. – Расскажите, что вы о нем помните. Пожалуйста. Ну… С кем он дружил на кафедре… С кем не дружил.

– Если вы его подруга, вы должны лучше знать, с кем он дружил, – заметила женщина и, к Машиному удивлению, предложила: – Приезжайте ко мне сейчас, если хотите. Завтра я должна выйти на работу, а сегодня свободна.

– Спасибо, – облегченно выдохнула Маша и торопливо записала адрес.

К машине она почти бежала. Ей казалось, что, если она промедлит хотя бы немного, Ольга Сергеевна не пожелает ее видеть. И Маша всю оставшуюся жизнь будет мучиться оттого, что не узнает чего-то очень для нее важного.