Свен тоже огляделся и обнаружил, что Алдыви все еще болтает с Велерадом. На зов отца она тут же метнулась к нему, волоча берестяной короб вполовину ее собственного роста; Велерад проводил ее взглядом, в котором Свену почудилось недоумение. Девчонка обернулась, быстро поклонилась Боргару и Свену, а потом выскочила за дверь впереди отца.

Вслед за тем и русы опомнились: не только кузнецу завтра приниматься за дела, их ждали объезды более отдаленных селений. Боргар уже храпел, укрывшись плащом с головой. Отойдя к своей лавке, Свен уселся и стал развязывать ремешки на башмаках.

– Слышишь, Свенька! – Велерад придвинулся к нему вплотную и зашептал на ухо: – Слушай, что скажу!

– И ты туда же? – Свен насмешливо покосился на него.

– Что?

– Ты сам врезался в ту лебединую деву и хочешь отбить ее у бедняги Арни?

– Да ты сдурел! – возмутился Велько, однако румянец на его щеках стал гуще. – Ты лучше слушай. Она… Мне девчонка кое-что сказала.

– Что сказала? – Свен бросил башмак и развернулся к младшему брату. – Давай уже, телись!

– Она сказала, что если мы хотим успеха нашим делам, то должны потребовать нового гадания! Воля богов могла измениться, и теперь они могут оказаться на нашей стороне.

Свен застыл в удивлении. Он и сам подумывал о том, что волю меренских богов, неблагоприятную для Олава, можно изменить, но услышать о том же от какой-то девчонки-служанки, ходячей кринки, было очень странно.

– Она сказала… – Велерад на миг опустил глаза, – что говорит это не своей волей, но передает речи… Пиамбар. Той, помнишь, которая…

– Коровы с серебряными рогами и козы с серебряными копытами, – пробормотал Свен: эта часть сказания о небесной деве задержалась у него в памяти. – Она ведь о ней говорила, да, на самом-то деле? Об Илетай?

Имя красавицы он произнес почти неслышно, оглянувшись и убедившись, что никто их не услышит – в особенности Арнор.

– Да уж верно, – кивнул Велько.

– Это старухина дочка тебе совет передала? С чего бы?

– Да не мне, – Велерад мотнул головой. – Это она тебе передала.

* * *

Выйдя из ворот Русского двора, Алдыви повернулась к отцу:

– Ты иди домой, я занесу короб! – Она встряхнула пустым коробом, который держала в руках.

– Завтра отнесешь! – пытался остановить ее Хравн, которому не хотелось стоять на морозе.

– Она велела – сегодня! – непреклонно ответила дочь, имея в виду, что воля авы Кастан не допускает пререканий.

Вздохнув, Хравн пошел за ней ко двору Тойсара. Алдыви и без него не заблудилась бы, но сейчас, когда в городе имелись три десятка посторонних, к тому же выпивших мужчин, Хравн предпочитал держать дочь на глазах.

– За каким троллем ей сдался ночью пустой короб! – ворчал он себе в бороду по дороге. – Съем я его до утра, что ли?

Меж густо-серыми, плотными, как комки нечесаной шерсти, тучами висела убывающая луна. Алдыви покосилась на нее: эта луна казалась ей такой же служанкой могущественной госпожи Кастан, как и она сама. Как понадобилась для ворожбы – так вот она.

Алдыви исчезла в Тойсаровом дворе, Хравн остался ждать снаружи. Вернулась она быстро, уже без короба, и молча скользнула в сторону собственного дома.

– Сам Тойсар небось спит со всеми своими давно… – ворчал Хравн: от пуре похмелье приходит быстро, и у него начинала болеть голова.

Тойсар и правда спал, но из домочадцев его на своих лавках и подстилках посапывали только сыновья – Талай и Тайвел, из которых старший должен был жениться летом, а младший – годом позже, да две дочери-подростка. Авы Кастан и ее старшей дочери в доме не было, зато из щелей на крыше кудо поднимались в темно-синее небо серые пряди дыма – там еще не загасили очаг.

Туда Алдыви и отнесла короб. На скрип двери разом обернулись Кастан и Илетай, сидевшие у очага; Алдыви подтащила к ним короб, поставила на пол, знаком показала, что ее ждут снаружи, поклонилась и выскользнула за дверь. Илетай проводила ее глазами: в сером заячьем кожушке, неслышная и проворная, как мышь, Алдыви напоминала ей какого-то из мелких духов дома, что живут под порогом и снуют возле очага, – почти бессловесных, но всевидящих. Если же уметь с ними обращаться, они могут оказать весомые услуги.

Кастан подняла крышку короба, заглянула внутрь и кивнула. Потом вынула скомканную рубаху, развернула. Рубаха явно была та самая – из хорошего беленого льна, сшитая по-варяжски, с боковыми клиньями, на рослого мужчину, уже несколько поношенная и с заплатами в верхней части спины, над лопатками. Мужская рубаха в первую очередь рвется здесь, и еще через какое-то время придется менять всю верхнюю часть стана – вытертая ткань начнет расползаться, и заплатки станут бесполезны.

Илетай тоже поднялась, стараясь не показать, как взволнована. По взгляду, который Алдыви бросила на нее перед уходом, она поняла, что хитрая девчонка угодила им обеим, старой госпоже и молодой. Но Кастан не следовало знать, что у дочери завелись и свои цели.

Кастан кивнула куда-то в угол. Зная, что нужно делать, Илетай без единого слова поднялась и отодвинула от стены два бочонка-ленгежа. Потом опустилась на колени и принялась долбить земляной пол сломанным наконечником старого копья. Плотно убитая земля поддавалась с трудом, но Илетай усердно трудилась, отгребая разрыхленную землю большим обломком глиняного горшка.

Но вот яма стала достаточно велика для задуманного. Кастан подошла к очагу, где еще держался огонь, положила ржаной тыртыш и кусок белого сыра, плеснула на камни пива из ковша.

– Поро куго Юмо! – произнесла она над облачком пара. – Главный бог, покровитель народа, Мать рождения, Мать свидетельница, Мать Солнца, Мать Луны, Мать звезд, Бог грома, Бог молний, Мать бога молний, Мать земли! Зову вас в свидетели, будьте свидетелями! Лесной медведь, лесной волк, лесная лиса, лесной лось, лесная куница! Зову вас в свидетели, будьте свидетелями! Семьдесят семь разных зверей в свидетели зову! Лебедь, кулик, утка, гусь, журавль, коршун, ворона, сова! Зову вас в свидетели, будьте свидетелями! Семьдесят семь разных птиц в свидетели зову!

Закончив призыв помощников, Кастан подошла к яме. В одной руке она держала рубаху, а в другой – взятый от очага топор. Положив топор наземь, она встала обеими ногами на лезвие, выровнялась, подняла рубашку к лицу и зашептала:

– Железными зубами заговариваю Севендея из рода руш! Как стены привязаны к дому, так же его сердце будет привязано ко мне, Кастан Юксодыр! Как очаг привязан к полу, так же его сердце будет привязано ко мне! Как матица привязана к кровле, так же его сердце будет привязано ко мне! Как оконный косяк привязан к стене, так же его сердце будет привязано ко мне! Как дужка ведра привязана к ведру, так же его сердце будет привязано ко мне!

Она шептала быстро, не прерываясь, чтобы сделать вздох, сливая все слова в одно, будто тянула суровую нитку, и Илетай, хоть и стояла рядом, не смогла бы ничего разобрать, если бы сама не знала уже этого заговора: