В общем – было весело!..

Поэтому Саня решил «убить двух зайцев» – в столовую он ползал на своей палке только раз в день – в обед – чтобы хлебнуть горячей жижи. Таким образом он в три раза меньше рисковал упасть. А это могло случиться в любой момент, и уже случалось пару раз. Ощущения, надо сказать, не из приятных! Ведь правая нога не слушалась и волочилась по зоновскому асфальту, цепляясь за каждый выступ. Понять это во всей полноте сможет только тот, кто на себе испытал инсульт и его последствия.

А заодно Саня реже испытывал потребность посетить туалет «по большому». Утром же и вечером тот самый Витёк приносил ему со столовой пайку хлеба. Иногда с кипятком. Как-то так он и дотянул до конца срока.

А когда этот день наконец-то наступил, он с трудом смог в это поверить, ведь в такой вот клетке он безвылазно просидел 15 лет. И забыл уже, что снаружи есть ещё какой-то мир. Слышал, конечно, о нём и ежедневно общался с его жителями, только это было… ну как бы в читаемой книжке – можно представить при наличии воображения, но нельзя прикоснуться. Но тот мир был, со множеством незнакомых теперь нюансов, и в этом вскоре пришлось убедиться…

Перед выходом из зоны Саня, хоть и сложно это было делать паралитику, обошёл большинство своих знакомых и работодателей, с коими судьба свела за эти пятнадцать лет. «Сползал» в том числе и к Юлику в библиотеку. И вот именно приятель и подтолкнул его на написание этой песни:

– Ты ведь умеешь писать? Так почему бы и не рассказать в стихах или прозе обо всём, что с тобой произошло, сказал Юлик. – И здесь, да и за забором тоже. Наверняка ведь история твоя не закончена.

Так и появилась эта песня. Собственно… поначалу это было самое обыкновенное стихотворение, о котором никто ничего не знал. Но потом к нему была написана музыка. И её услышали:

Не знал он тогда, что жизнь распорядится иначе. В силу своей идеалистической натуры, не изменившей ему за прошедшие годы, Саня верил в то, что родственники ждут его. Что они будут рады увидеть своего сына, отца и брата после такой долгой разлуки. Что родственники не верят в те грязные слова, которые были записаны в его приговоре пятнадцать лет назад…

Но за истекшие годы жизнь несколько изменилась. Саня, конечно, много слышал о том, как родня откровенно кидает осуждённых, пока те находятся в заключении. Слышал… но никогда бы не подумал, что такой же рассказ будет справедлив в отношении его самого и его родни.

Тем не менее срок истёк…

…Оставались последние шаги. Буквально в десятке метров от него была свобода. Желанная? – он не был в этом уверен. Слишком уж хорошо знал он своего папеньку и все его бзики. Уверен Саня, теперь уже – Степаныч, был и в том, что прошедшие 15 лет не изменили отца. А это означало новые конфликты уже в самое ближайшее время. И, соответственно, не могло радовать. Но податься сейчас больше было некуда – только в родительский дом, навстречу приключениям!..

…– Коновальчук! – Его размышления прервал голос офицера, сопровождавшего освобождающегося до КПП.

Степаныч назвал свои имя-отчество, статьи, по которым был осуждён, срок. Он знал, что там – за забором – будет совсем другая жизнь, но годы, проведённые здесь по такому гнусному обвинению, наложили несмываемый отпечаток на всё его будущее…

Появилась женщина из спецчасти – она выдала освобождающимся документы и деньги на проезд. Вот и всё. Но, несмотря на то, что справка об освобождении уже была на руках, Степаныч всё не мог поверить в происходящее – очень уж долго он здесь пробыл. Это уже не срок даже, а довольно прочно устоявшийся образ жизни.

Сейчас ему предстояло примерить на себя другую одежду – в буквальном и переносном смысле. Перенесенный инсульт не оставлял надежд на долгую и счастливую жизнь, но за оставшееся время необходимо было хотя бы попытаться смыть с себя основательно прилипшую грязь. Надежды на то, что его оправдают, не было – в этом случае государству пришлось бы выплатить кругленькую сумму. Однако надо было доказать хотя бы ближайшему окружению свою непричастность, чтобы тот же папенька не смотрел на него с таким презрением и превосходством…

За истекшие 15 лет Степаныч думал о многом. В частности, о том, что практически ничего не дал своим детям. И о том, что вложил в него его же отец – о страхе, ненависти, нежелании даже находиться рядом. Даже у тюрьмы, при всей её затхлости и грубости, было больше любви к тем, кто находился в её стенах. Да, законы её были суровы, но справедливы. Беспредельщиков здесь рано или поздно наказывали, и каждый на этой огороженной территории занимал именно то место, которого заслуживал. Случались, конечно, отдельные перегибы, но если ты не сгибался и отстаивал свою позицию, к тебе относились с уважением.