когда вы сумеете сотворить все это, то, говорит Господь, мое Царствие наступит”[383].

Это свидетельство, как и многие другие, включая те, которые были предложены Иисусом, говорят, главным образом, об условиях вступления в Царствие Небесное, но в то же время оно указывает на ряд черт грядущего духовного порядка, который едва ли доступен нашему пониманию в нашем теперешнем состоянии. Ириней также видел Царствие Божие как Царствие Христа, где, говоря словами Исаии, “волк будет жить вместе с ягненком и барс будет лежать вместе с козленком”[384]. И Августин в своей книге “Град Божий” показывал историческое развертывание этого идеала.

Если сравнить интерпретацию Успенского с концепцией Е. Ф. Скотта, то мы увидим, что последний очертил шесть главных аспектов понятия Иисуса о Царствии Божием, доказывая, что “понятие это многостороннее, и необходимо рассматривать его во всем множестве его аспектов”[385]. Эти шесть аспектов составляют:

1. Апокалиптические чаяния о приходе нового века, когда Бог утвердит свой закон на Земле.

2. Идею высшего духовного порядка, лежащего вне видимого мира, но дающего ему смысл и значение.

3. Царствие Божие – это прежде всего новый нравственный порядок, достигаемый через этическое учение Христа.

4. Царствие Божие осуществляется в духовной внутренней жизни в единстве с Богом.

5. Царство подразумевает сообщество божьих людей и таким образом является как социальным, так и нравственным и духовным порядком.

6. Близость Царствия.

Успенский подчеркивал, прежде всего, что это выражение не означает “Царствие в Небе”, но “Царствие под властью Неба, под знаком Неба”[386]. Он утверждал, что это понятие имеет то же значение, что и древнее официальное название Китая “Небесная Империя”. Это название не означало Империю в небе, но Империю под непосредственной властью Неба, под законами Неба. Успенский упрекал христианскую теологию в искажении значения Царствия Небесного путем ассоциирования его с идеей места или состояния людей после смерти. Он видел явные свидетельства того, что Царствие Небесное, проповедуемое Христом, было достижимо на земле, при жизни человека.

Успенский цитировал отрывок из Евангелий, где Христос обещает своим ученикам, что они “не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие”[387]. Согласно Успенскому, Царствие Небесное, рассматриваемое как внутренний круг человечества, проливает новый свет на историю Евангелий, так что все освещается сразу новым смыслом и значением. Ссылаясь на проповедь Иоанна Крестителя, Успенский особенно подчеркивал, что Царствие Небесное может быть достижимо только немногими, теми, кто его заслуживает и кто способен изменить себя; другие же не имеют никакой на него надежды. Успенский цитирует Марка 3:2: “Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Божие”, и Матфея 3:10: “Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь”. Начиная проповедовать Царствие Небесное, Иисус использовал те же слова, что и Иоанн Креститель: “Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Божие”.

Успенский полагал, что “блаженства” Нагорной проповеди в действительности были “условиями” вступления в Царствие Небесное или эзотерический круг человечества: “Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное… Блаженны плачущие… Блаженны кроткие… Блаженны алчущие и жаждущие правды…”[388]. Он интерпретировал выражение “нищие духом” в разрезе буддийской идеи о непривязанности к вещам, отмечая, что “эта непривязанность есть необходимое условие достижения эзотеризма, или Царствия Небесного”[389]. Подобным образом Успенский рассматривал и другие “условия”, находя в них доказательство “недостижимости эзотерических идей для большинства, для толпы”[390].

Дуализм эзотерического христианства и псевдохристинства стал центральным местом толкования Успенским “Царствия Небесного” в Евангелиях. С точки зрения Успенского, проповеди Иисуса были направлены как на охранение эзотеризма: “не давайте святыни псам”[391], так и на открытие тайн тем, кто их ищет: “ищите и найдете; стучите и отворят вам; ибо всякий просящий получает”[392]. Сравнение Иисусом Царствия Божия с зерном горчичного семени, “которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле”[393], Успенский толковал как описание взаимоотношений между малым эзотерическим кругом и большим миром. Успенский приводит замечание Иисуса о том, что “малое” может быть более великим, чем “большое”.

Успенский исследует притчу о сеятеле и предполагает, что она понималась как “полное и точное описание проповеди эзотеризма и всех его возможных результатов”[394]. Он указывал на то, что эта притча относится к “эзотерическим идеям, к идеям Царствия Небесного”[395], которое, на его взгляд, может быть достигнуто только очень немногими и которое для огромного большинства неизвестно.

Еще одно доказательство своей концепции находит Успенский в различии, которое делает Иисус между его учениками и остальными людьми: “Вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано”[396]. Он указывал и на другие слова Иисуса, относящиеся к различию, которое, на его взгляд, описывает “психологический и, возможно, даже космический закон” и является частью внутреннего учения, учения “школы” и совершенно недоступно непосвященным[397]. Оно содержится в словах Иисуса: “Ибо, кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет”[398].

Рассматривая христианство как практическое и элитарное учение, Успенский отказывается от двух идеей, обычно связываемых с христианством. Первая касается веры в то, что христианское учение не имеет отношения к земной жизни, что Христос не создает что-либо на земле и что идея христианства состоит в подготовке человека к вечной жизни, т. е. к жизни, лежащей за порогом смерти. Вторая идея – это то, что учение Христа слишком идеалистично для человеческого существа, будучи основанным на невоплотимых мечтах, которые никогда не могут реализоваться.

Успенский возражал против представления о Христе как о “непрактичном ‘поэте’ или ‘философе’”. Он настаивал на том, что христианство прежде всего имеет практический характер именно потому, что оно не для всех, “так как большинство не способно что-либо воспринять в христианском учении, кроме совершенно ложных идей, и Христу им нечего сказать”[399].

В следующей таблице резюмируются интерпретация Царствия Небесного христианской теологией, теософской литературой и Успенским:

Трактовка Успенским Царствия Небесного идентична второй составляющей, а именно теософской концепции Царствия Небесного. Первая составляющая теософской интерпретации, “освобождение от круга рождений через познание Бога”, имплицитно заложена в понятии Успенского о “знании этого круга”; однако Успенский подчеркивает именно “внутренний круг человечества”, или сообщество посвященных, представляющих эзотерическое христианство.

Шесть составляющих христианской теологической концепции Царствия Небесного также могут пониматься как имплицитно присутствующие в сжатой формуле Успенского. И в самом деле, “внутренний круг человечества” у Успенского может пониматься как “духовный порядок”, который сможет проявиться в “новом сообществе”, основанном на “новой этике” и предназначенном для раскрытия “внутренней духовной жизни”. Разрыв между внутренней и внешней жизнью и переход от мира позитивистской науки к миру мистики и тайны ведет, согласно Успенскому, к особому