наша задача, очевидно, могла бы состоять в том, чтобы понять это “где-то” и “как-то”. Однако посильная ли это задача в масштабе нашего обзора? Ответить на этот вопрос не так просто.

Юность

В то время как автобиографичность первых двух глав “Встреч с замечательными людьми” почти не вызывает сомнений, дальнейшие главы этой книги, скорее, выполняют аллегорическую функцию и выводят галерею типов и ситуаций, призванных олицетворять те или иные аспекты самого героя. Так, Саркис Погосян, участвовавший вместе с Гурджиевым в поисках таинственного Сармунгского братства, олицетворял аспект духовной дружбы, Богачевский – аспект объективной морали, Елов – аспект истинного интеллектуализма, а князь Любоведский – аспект духовного руководства. Чтение гурджиевских “Встреч с замечательными людьми” создает впечатление, что сам Гурджиев сделал все, чтобы скрыть факты своей жизни за матовым стеклом анекдотов, притч и аллегорий. Такого же рода псевдобиографический материал, скорее конструирующий, чем фотографирующий истинные факты его жизни, содержат в себе и другие книги Гурджиева, а также работы Успенского, Беннетта, Оража и других учеников Гурджиева.

Мало света на загадку ранних этапов гурджиевской жизни проливает и туманный рассказ Успенского о фотографии юного Гурджиева, которую он обнаружил в 1917 году, когда гостил в доме его родителей в Александрополе. Он увидел на ней молодого человека в черном сюртуке с зачесанными назад черными вьющимися волосами. “Портрет Гурджиева позволил мне с несомненной точностью установить, чем он занимался в то время, когда была сделана фотография, хотя сам Гурджиев никогда об этом не рассказывал. Открытие принесло мне много интересных мыслей; но поскольку оно принадлежало лично мне, я сохраню его для себя”[409], – вспоминает Успенский. Позже в Лондоне он добавил еще одну деталь к описанию этой фотографии: Гурджиев был изображен на ней в высоком головном уборе. Такие головные уборы могли носить христианские монахи, семинаристы или дервиши ордена Мевлеви.

Был или не был Гурджиев студентом-семинаристом, монастырским послушником или дервишем ордена Мевлеви, он все же не избежал увлечений, характерных для молодых людей его времени, таких, как православная мистика, оккультизм, теософия и даже спиритизм. Интересовали его также айсоры, езиды, молокане и многие другие экзотические национальные и религиозные группы, обитавшие на Кавказе. Острый интерес Гурджиева и его друга Саркиса Погосяна к таинственному Сармунгскому братству, по свидетельству самого Гурджиева, подтолкнул двух друзей к поиску следов этого древнего духовного сообщества в Закавказье, на Ближнем Востоке и в Египте.

Его юношеский интерес к мистическому православию, запечатленный в его рассказах о священнике Борше, отце Евлампии и поездке в духовный центр армянской церкви Ечмиадзин, естественно объясняется влиянием русской и армянской церквей на культурную среду его жизни. Известна также и позднейшая неприязнь Гурджиева к профессиональным священникам, которые, по его мнению, незаконно завладели этим высоким званием. Можно, наверное, предположить, что Гурджиев был знаком с различными христианскими церквами Закавказья и все же, не удовлетворенный тем, что он о них знал и чему, по его мнению, мог бы в них научиться, он продолжил свой духовный поиск за пределами этой сферы. Так, после посещения Ечмиадзина он жалуется на “чувство глубокого внутреннего разочарования”, ибо “ему не удалось там найти то, что он искал”[410]. Впоследствии Гурджиев назовет свое учение “эзотерическим христианством”, тем самым отделив его от социального христианства, отношение к которому у Гурджиева было вполне типичным для большинства интеллигентов того времени.

Не нашел он ответов на тревожившие его вопросы и в теософской литературе, с которой он был, несомненно, хорошо знаком, и в оккультной литературе, широко распространенной в культурной среде Закавказья. Гурджиев отделил то ценное, что он почерпнул из теософских и вообще оккультных источников, так же, как он это сделал с христианством, обозначив важные для него идеи громоздким словом “легоминизм”, – от различных модных форм оккультизма, представленных, по его ироническому замечанию, мошенническими бандами “великих посвященных”, прошедших через “огонь и воду, и медные трубы, и даже через казино Монте Карло”.

Разочарование в теософии и оккультизме не означает, что влиянием, полученным из этих источников, можно пренебречь. Напротив, теософская концепция древнего посветительного знания, потерянного человечеством, которое надлежит найти и использовать на его же благо, стала ведущим стимулом всей его дальнейшей жизни и определила ее направление на ближайшие десятилетия. Если верить его рассказам о побудительных причинах путешествия, предпринятого им в юности вместе с его другом Саркисом Погосяном, в страну древних ассирийцев и теперешних айсоров в поисках знания, возможно, сохраненного этим народом, и о путешествии по Египту с картой Египта, каким он был до того, как его засыпали пески, – понятными становятся мотивы, которые толкнули его за пределы Закавказья, и в первую очередь на Восток. Главным мотивом этих путешествий, несомненно, была непреодолимая мания или страсть найти истину в форме древнего знания, возможно, сохранившегося и дошедшего до нашего времени подобно тому, как сохранилась и дошла до его отца-ашока забытая версия двадцать первой песни Сказания о Гильгамеше, та самая, которая вызвала памятный для него спор между его отцом и священником Боршем.

В своей книге “Встречи с замечательными людьми” Гурджиев проводит четкую грань между подготовительным и ответственном возрастами человека. В подготовительном возрасте человек не отвечает за свои поступки, а за формирование его характера ответственны взрослые, на попечении которых он находится. В этот период, длящийся у молодых людей до 20–23 лет, а у девушек – до 15–19 лет, складывается, по утверждению Гурджиева, индивидуальность человека, и главная ответственность молодого человека и девушки в этом возрасте состоит в соблюдении четырех упомянутых требований: любви к родителям, целомудрия (борьбы с похотью), доброжелательности к окружающим и любви к труду ради самого труда, а не ради внешних выгод.

Годы странствий

Если предположить, что Гурджиев родился в 1874 году (а такая дата по целому ряду соображений представляется наиболее вероятной), то ответственный возраст для него наступил между 1894–1897 годами. К этой дате Гурджиев уже давно покинул родительский дом и был самостоятельным человеком, взявшим на себя полную ответственность за свою жизнь. Рассказывая о своем первом самостоятельном путешествии в духовную Мекку всех армян Ечмиацзин, Гурджиев не дает конкретных дат, однако эта поездка, очевидно, осуществленная в возрасте 16 лет, т. е. в 1890 году, завершает собой целый ряд эпизодов, связанных с его юношеским интересом к необычным формам религиозной жизни и чудесам. Поездка в Ечмиацзин и беседы с монахами и с местным церковным иерархом заканчиваются разочарованием, ибо Гурджиев-юноша не находит там ответов на вопросы о сверхъестественных явлениях, таких как спиритизм, исцеления больных, случаи магии и т. п., занимавших его в то время.

С этой поездки, по-видимому, начинается самостоятельная жизнь Георгия Гурджиева, связанная с его службой в компании