виду апокалиптического опыта, к исчезновению времени и реальности и к осознанию того, что “ничто не существует”[400], т. е. к ощущению иллюзорности профанического мира. И наконец, Успенский воспринимал себя самого как сознательного свидетеля исторического перехода от внешней к внутренней жизни. Феномен, который сопровождает этот важный процесс переоценки ценностей, он определяет как возникновение новой расы “людей высшего типа”.

Существенное различие между понятием Царствия Небесного у Успенского и тем, как оно представлено в традиционной христианской теологии, состоит в невозможности достижения Царствия Небесного громадным большинством людей: “ибо много званых, а мало избранных”[401]. Согласно Успенскому, это эзотерическое понимание часто отсутствовало в исторической христианской мысли, хотя оно было ясно очерчено в Новом Завете.

Концепция эзотерического христианства Успенского, которая ясно разделяла внешнюю и внутреннюю стороны религии и видела последнюю воплощенной в круге посвященных, обладающих высшим знанием, развивалась вместе с его концепциями четвертого измерения и сверхчеловека. Успенский воспринимал эзотерическое христианство как эзотерический круг и сообщество посвященных. В то же время он рассматривал сверхчеловека как продукт этого круга и члена этого сообщества, а четвертое измерение – как сферу действий сверхчеловека. Конечной целью Успенского являлось сообщество сверхлюдей, переступающих пределы обычного человеческого знания, основанного на иллюзорном трехмерном восприятии. И это стало наиболее полным воплощением его идеальной модели.

Успенский видел в эзотеризме соединение трех планов: индивидуального (сверхчеловек), социального (эзотерическая школа) и метафизического (четвертое измерение). Он нашел поддержку такой интерпретации в “Послании к Ефесянам” в словах апостола Павла: “Чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что есть широта и долгота, и глубина и высота”[402]. Успенский считал, что эти слова “бесспорно эзотерического происхождения”[403] и относятся к познанию четырех измерений пространства: широты, долготы, глубины и высоты. Согласно Успенскому, это постижение измерений пространства даровано “всем святым”, чья святость понимается также как существенная составная часть сверхчеловека: “святость – это сверхчеловеческое качество”[404].

Таким образом, сверхчеловек, “укорененный и утвержденный в любви, и посвященный во “внутренний круг” вместе со “всеми святыми”, достигает понимания четырехмерной реальности. Успенский считал эти слова непосредственно относящимися к реальному практическому синтезу индивидуального, социального и метафизического, равно как и утверждением “новой модели Вселенной”.

2. Успенский с Гурджиевым

Человек, который принес учение

Что может быть серьезным для человека, который сидит в тюрьме и приговорен к смерти? Только одно: спастись, убежать, все остальное несерьезно.

Г. И. Гурджиев

Детство

Георгий Иванович Гурджиев, кавказский человек, полугрек-полуармянин, странствовавший много лет по Востоку, появился в центре России между 1911 и 1913 годами. К этому времени ему было около сорока лет. За спиной у него была сложная жизнь, разобраться в которой пытались многие биографы. Сам он сделал все возможное, чтобы замести все следы, подтасовать карты и перемешать факты с легендами и аллегориями, а иногда просто с абсурдом и анекдотами. В результате он предстал перед современниками и любознательными потомками в виде некоего мифического существа – кентавра или химеры, – у которого одна только внешняя сторона подается обозрению, но его главная составляющая остается за скобками. То, что Гурджиев обладал необычными знаниями и качествами, не вызывает сомнения у всех, знакомых с его биографией. Речь идет об объеме его личности и знаний, значительно превышающих обычные даже по меркам ярких и талантливых российских, французских и английских интеллектуалов начала ХХ века. Для известного русского писателя, путешественника и исследователя “чудесного” Петра Демьяновича Успенского, встретившегося с Гурджиевым в 1914 году, он был источником высшего знания и представителем того высшего человечества, поиск которого составил цель и смысл всей его жизни. Для других он был соблазнителем женщин, поработителем мужчин, лжепророком и самим дьяволом. Гурджиев сам немало поработал, чтобы создать свой двоящийся образ, служивший одновременно раздражителем и соблазном для обывателя. Однако что мы действительно знаем о нем?

Он родился в 1870-х годах в городе Александрополе на границе России и Турции от отца-грека и матери-армянки. Из трех дат рождения – 1872, 1874 и 1877, – по мнению исследователей этого вопроса, средняя наиболее вероятна. Детство его прошло в городе Карсе. Отец, в прошлом владелец многочисленных стад домашних животных, но разорившийся по причине неожиданной эпидемии скота, плотничал и зарабатывал мало. Семья бедствовала, у Георгия и его брата Дмитрия в юности была на двоих одна пара обуви. Кроме них в семье были две дочери, сестры Гурджиева. Гурджиев-старший был неудачным ремесленником, слишком независимым и занятым высокими материями, чтобы преуспеть на ремонте предметов домашнего обихода. Он был ашоком, собирателем и исполнителем древнего эпоса и вообще мудрым человеком, покорно и с достоинством несущим свою судьбу и свои неудачи. О нем мальчик Георгий позже напишет: “Я могу теперь с определенностью заявить, что, несмотря на отчаянную борьбу с несчастьями, которые сыпались на него как из рога изобилия, во всех трудных обстоятельствах своей жизни он, как и прежде, сохранил в себе душу истинного поэта”[405]. Он дружил с настоятелем Карского военного собора священником Боршем, который взял на себя заботу об образовании и воспитании мальчика Георгия, певшего в кафедральном хоре.

Отрочество

Сначала Георгий учился в греческой школе, потом в русской городской школе, но позже по совету священника Борша он продолжил свое образование дома. Дома ожидали, что мальчик станет священником и одновременно доктором, но сам он проявлял больше интереса к механике. Телеграф и железная дорога, пришедшие в Карс в 1970-е годы, произвели на него сильное впечатление. Очевидно, что впечатления детства – песни, которые пел отец, многонациональный и многорелигиозный колорит окружавшей его жизни, железнодорожные мастерские, где он какое-то время работал, – определили многое в его дальнейшей судьбе. Главным было то, что в какой-то момент его жизни в нем возникло стремление, которое он сам определял как одухотворяющий фактор, которое выделило его из окружающего мира и направило в сторону развития в нем высших интересов и способностей. Этот момент часто бывает незаметным для окружения – до тех пор, пока серый утенок не попадает в обстановку, открывающую в нем прекрасного лебедя. Такая обстановка будет создана им самим много позднее, а пока мальчик проявляет чудеса изобретательности, чтобы заработать небольшие деньги, продавая на городском базаре подстриженных и покрашенных им воробьев как “американских канареек” и унося ноги, когда под первыми струями южного дождя с воробьев начинала стекать краска. Позже этому “лжепророку”, “поработителю мужчин” и “соблазнителю женщин” не раз приходилось и буквально, и в переносном смысле продавать крашеных воробьев, оставаясь при этом истинным мудрецом и учителем для избранных.

Между тем мальчик рос, учился, пел в кафедральном хоре, вслушивался в сказания и легенды, которые в изобилии знал его отец, работал