Сейчас у нее отяжелели веки, разрумянились щеки. Александр целовал ее, покусывал, сосал шею; медали вдавились ей в грудь, жесткая перевязь терла кожу, печатала клеймо – «моя». Мысль завертелась на нвенгарийском языке: «Моя. Вся моя».

Миган провела пальцем по кружевной татуировке, опоясавшей его бицепс. Ее сделал человек, которого он встретил в Греции, а тот научился этому искусству у китайца. Странный рисунок имел для греков какое-то значение. Человек пытался объяснить Александру.

«Я выбрал именно этот рисунок, потому что почувствовал в вас две жизни. Две сущности».

Александр тогда ничего не понял, он просто сделал татуировку как часть защиты от старого принца-императора. Никто ее не видел, кроме камердинера и любовниц, которые считали, что она делает его порывистым. Сефрония никогда не упоминала о ней.

Миган обвела рисунок кончиками пальцев, легкими, как перышко, и эротичными, как вся она. Александр стоял, погруженный в нее, и его орган начал расти. Давление сводило с ума. «Такое чувство, что я пришел домой после долгих скитаний», – подумал он.

К черту поэзию, внутри его ожил зверь. Он толкался в нее, наслаждался легкими вскриками. Он сделает ее своей, Миган будет принадлежать только ему, к черту приворот, к черту нвенгарийские обычаи, к черту титул герцога!

– Ты и я, – прохрипел он по-нвенгарийски. – Это ты и я.

Она не поняла. Боже, когда она устремила невинные глаза на лакеев и сказала то слово, он готов был повалить ее на пол и тут же овладеть. Наивная Миган решила, что он нарочно сказал ей неправильно, чтобы посмеяться, но Александр и правда забыл, сколько у англичан трудностей с произношением. Она не слышат нюансов нвенгарийского языка.

Он дал ей буквальный перевод слова «соль» без дополнительного эротического значения. Неудивительно, что лакеи были потрясены.

Александр ничуть не преувеличивал, говоря, что все муж чины за столом принца Деймиена полезут на нее, чтобы принять такое предложение. Но если потребуется, он будет сражаться за свою любовь на шпагах и пистолетах. Миган – только его.

Упершись кулаками в стол, он входил в нее быстро и тяжело. Их бедра встречались, стол скрипел, оставшееся серебро попадало на пол.

«Я не хочу этой неистовой скачки, – мысленно говорил он. – Я хочу быть медленным, хорошим, нежным. Я хочу тебя любить. Хочу, чтобы ты чувствовала мою любовь каждой клеточкой».

Он почти ослеп. Он слышал свой стон, хриплый голос, шумное дыхание. Миган кричала, карие глаза были широко открыты. Он должен остановиться, должен быть нежным. Когда он просил ее выйти замуж, он обещал, что будет досконально выполнять все ее желания, а не предаваться бездумному сексу.

Но он не мог остановиться, словно был не властен над своим телом, словно хищный зверь пробудился в нем.

Конец потряс его, как мощный удар. Она облегченно застонала.

Он подтащил ее к себе, скорчился в кресле, усадил ее на колени и уткнулся лицом ей в шею, чтобы она не смотрела на него.

Он почувствовал, как она зашевелилась, чмокнула его в щеку, легкими пальчиками погладила татуировку.

– Я тебя люблю, – прошептала она. – Пусть так говорить меня заставляет любовный приворот, но как приятно сказать: я тебя люблю. – В голосе слышалась улыбка.

После этих тихих слов его ударил следующий приступ неистовства. Он поставил ее на ноги, накинул на разорванное платье свой мундир, подхватил на руки и понес в спальню. Там они разделись и занимались любовью на мягкой перине до самой зари, пока оба не провалились в сон.

Александр проснулся в саду, голый, с расцарапанной грудью. Николай и Доминик стояли в нескольких шагах от него и смотрели настороженно.

На этот раз паники не было, потому что он знал, что с ним происходит.

– «Логош – это часть тебя. Обними ее, или она тебя поглотит», – говорил Мин.

Он чувствовал, как зверь хочет вырваться из него, но не знает как.

– Сэр? – сказал Николай колеблющимся голосом. – Мы должны вернуть вас в дом. Ее светлость может проснуться.

Последнее, что Александр помнил – Миган свернулась у него под боком после неистовых занятий любовью. Она пробормотала «спокойной ночи», положила голову ему на плечо, руку – на талию и заснула. Полное доверие.

– Что я сделал? Я ей как-то навредил?

– Нет, ваша светлость, – ответил Николай. – Вы вышли из спальни жены и убежали.

– Что еще?

– Во-первых, на вас не было никакой одежды, – добавил Доминик. Его лицо было хмуро. – Вы говорили странные слова и царапали себя на бегу. А. глаза у вас…

– Что с глазами? – проскрежетал Александр.

– Они… светились, – сказал Николай. – Ваша светлость, они стали синие и как будто дикие.

– Понятно. – Александр пытался восстановить самообладание, но ему не удавалось.

Доминик добавил:

– Я тоже это видел.

Александр сделал выдох, поднял голову к темному небу. Оно было покрыто облаками, но он чувствовал, что за облаками – луна, яркая, полная, серебряная луна.

– Кто еще видел? – спросил он; к Александру возвращался холодный рассудок герцога.

– Никто, сэр. Все уже легли спать. Мы вдвоем пошли за вами.

– А герцогиня что?

Николай покачал головой:

– Я заглянул, сэр. Она не проснулась.

– Слава Богу. – Александр растер озябшие предплечья. – Я хочу, чтобы вы молчали об этом инциденте, понятно?

– Конечно, сэр. – Николай был поражен, как Александр мог предупреждать о таких очевидных вещах. Доминик стоически кивнул.

– Я. знаю вашу лояльность, но есть и такие, которые используют это знание, чтобы взять власть надо мной или Нвенгарией. Поймите меня.

Оба кивнули. Они все понимали о шпионах и интригах! Мин рассказал, что фон Гогенцаль и какой-то подхалим встречались в таверне в Уопинге, обсуждали Александра, но о том, зачем он им нужен, говорили туманно до умопомрачения. Они сказали, что он – их секретное оружие против Нвенгарии, и Александр боялся, что фон Гогенцаль узнал, что великий герцог – наполовину логош.

«Как он мог узнать?» – удивлялся Александр. Ответа не было. Фон Гогенцаль даже посылал людей следить за его домом. Их было легко заметить, и Александр решил – пусть себе смотрят, и послал своих людей проследить за ними. Фон Гогенцаль только зря потратил деньги.

Еще больше волновало поведение Анастасии. Мин ходил к ней за переводом подслушанного разговора. Потом Мин доложил об этом Александру, а вот Анастасия ни слова не сказала. Она разыгрывала собственную партию и не всегда была на стороне Александра.