А потом я с новогодней бригадой по квартирам ходила. Завхоз Людмила Сергеевна с голосом писклявым (но зато она роста высокого) была у нас Дедом Морозом от профсоюза, а пионервожатая 53-х лет – Снегурочкой. Мне наш музыкальный руководитель говорит: «Вот так сказки и рушатся. Пригласили мы бригаду на дом. Сынишке, Вадику, пять лет. Он после представления спрашивает: „Мама, разве это Снегурочка? Это бабушка“. Еле-еле его утешили».

Конечно, пытались мы пионервожатую от этого дела отбить – но куда там! Во-первых, деньги какие-никакие за вызов, во-вторых – власть над детским сознанием. А власть – штука липучая, кто туда встрял – добром не уходит. Наших правителей из телевизора не выгонишь – сидят, рассказывают друг другу, какую они хорошую жизнь в стране устроили. Особенно под Новый год самовосхваление обостряется – и день, и ночь без перерыва.

Я смотрю на это «шоу» и думаю: кого вы зомбируете? Себя? Вам это не нужно. Народ? Так мы давно ни во что не верим. Остается один вариант: вещание идёт для мировой общественности, чтобы на Западе люди думали, вот, мол, в России жить стало веселей! А показать бы им без прикрас хоть один день нашей жизни, они бы, пожалуй, сразу поняли: русский народ непобедим. Потому что только мы в таком ужасе жить можем, да ещё и самовзбадриваться!..

– Нет, ничего, не волнуйся, пройдёт, – успокаивал он Ольгу, держась за левую сторону груди.

– А если не пройдёт?! Потерпи, у метро должен быть аптечный киоск.

Но вместо аптечного киоска здесь появился теперь ларёк «Косметика».

– Тьфу! – Она не могла сдержать досады.

Зато на площадке у входа в метро стояла «скорая». Ольга подошла к водителю:

– Человеку плохо с сердцем…

Она услышала себя как бы со стороны – умоляющие, жалкие интонации.

Водитель сонно взглянул на неё и с раздражением выдал:

– А я при чём?! Бригада в отделении милиции, их вызвали.

– Пошли, пошли, – безнадёжно махнул рукой Илья.

В смятении она вошла на станцию метро «Баррикадная». И тут – о счастье! – в углу справа, возле пункта охраны общественного порядка, Ольга увидела врачей «скорой» – в синей униформе, с оранжевым чемоданчиком.

– Человеку плохо с сердцем, помогите, пожалуйста! – с надеждой бросилась она к ним, показывая на Илью.

Бригада состояла из маленькой, миловидной женщины с усталым, измученным лицом (медсестра) и высокого, костистого парня, некрасивого, с прыщами, с серьгой в ухе.

– Что случилось? – дежурно спросил парень и стал щупать пульс. – Да, стучит! – почти радостно подтвердил он. – Здорово стучит!

– Ну так делайте что-нибудь!

– А мы не можем, – весело объяснил парень. – У нас наряд не закрыт. Мы сейчас вам бригаду вызовем по «маячку». – И парень действительно стал жать на кнопки рации: – 28-й, 28-й, мужчина с сердечным приступом, тахикардия – сколько лет? – обратился он к Ольге. – 52 года, пульс – 180 ударов в минуту. Возле пункта охраны порядка, на станции…

Илья сидел на подоконнике, прижав руку к груди.

– Может, мы пока кардиограмму снимем? – нерешительно спросила у парня медсестра. Он досадливо махнул рукой – мол, иди, не указывай.

Илья держался за сердце.

– Стучит? – заботливо спросила Ольга.

Он кивнул.

Парень тем временем рассказывал, что они торчат здесь уже два часа, что один чудик разбил голову в «обезьяннике», но от госпитализации отказался, что вызывали конвой, а потом ещё бабушка в обморок упала… Ольга слушала вполуха, не понимая половины из его стрёкота.

– Послушайте, – сказала она парню. – А если у вас на глазах человек умирать будет, вы что, без наряда ничего не сделаете?

– Ну, тогда, конечно, мы начнём реанимационные мероприятия. Но он не умрёт, не переживайте. – Парень бросил короткий взгляд на Илью и продолжил трёп.

– А если его сейчас инфаркт хватит? – Ольга вклинилась в короткую паузу. Она чуть не плакала – от страха и жалости.

Парень взял Илью за руку, пощупал пульс. Вздохнул:

– Да, стучит…

– Стас, давай пока кардиограмму снимем, они приедут, а у нас всё готово. – Медсестра была умней и милосердней.

– Ну ладно, – нехотя согласился парень. – А где?

– Да вот тут, – медсестра махнула в открытую дверь опорного пункта. – Проходите. – Она взяла Илью за руку.

Ольге казалось, что она смотрит страшный сон со своим участием. Роль её в этом «кино» жалка донельзя, но она не в силах повлиять на ход обыденной драмы, где есть главный герой, эпизодические персонажи и убогие декорации. Душа её отошла от тела, висела где-то вверху, под сводами вестибюля «Баррикадной», и оттуда, с высоты, она видела Илью. Художника милостью Божией, которому, может, суждено умереть здесь – рядом с бомжом; тот, скрючившись, лежал в «обезьяннике».

В милицейском закутке стоял кошмарный запах мочи, затхлого тела, кислое «амбре» от грязного тряпья, в которое был облачён бомж. Пол возле клетки был залит алой, праздничной кровью, тут же – застарелые пятна грязи на стёртом линолеуме. Два милиционера сидели возле узкого окошка и смотрели в мониторы, за спиной у них стояла голая кушетка, здесь, наверное, они поочередно спали на дежурствах. Вместо подушки лежала черная форменная сумка – как для противогаза; и вот на эту кушетку медсестра стала укладывать Илью, предварительно сняв с него пиджак, ослабив галстук и расстегнув рубашку. И то, что этот человек, только что вышедший из роскошного зала, где сияли зеркала и звучала музыка Бетховена (они были на приёме в посольстве), умирал сейчас рядом с вонючим бомжом, – в этом было что-то грозно-страшно-несправедливое!..

Медсестра заботливо ставила прищепки от аппарата на запястья и лодыжки, «груши» на сердце. Из зева умной машинки беззвучно поползла лента с огромными тупыми зубцами. Ольга видела, как Илья грустно-отрешенно смотрел на бомжа, на унылые милицейские спины, на кардиограмму… Она поняла, что сейчас разрыдается и что это – лишнее, потому что ему будет больней и хуже. Она вышла из закутка, смахнула слёзы, вспомнила старый его наказ: «Ты должна быть сильной!», внутренне собралась.

Вовремя: подъехала, наконец, вызванная костлявым парнем бригада. Через пелену горя, туманящего сознание, Ольга мысленно выдохнула: «Слава богу!»

Усатый врач, похожий на умного леща, сразу взялся за дело.

– Ставь катетер, – велел он напарнице. Медсестра, работающая с ним в паре, была медлительная, полусонная клушка, долго ладила иглу и в конце концов, проткнула вену насквозь. Тотчас взбух синяк.

– Ничего, ничего, – успокоил её Илья.

Ольга закусила губу, чтобы не закричать. Её уже несколько раз – и милиция, и врачи – выпроваживали из закутка, но она всё возвращалась. И теперь она увидела, как смертельная, восковая бледность стала заливать лицо Ильи. Ещё чуть-чуть и… Она лихорадочно стала припоминать слова молитв – в голове носились несвязные обрывки церковнославянских слов – секунды росли, стали огромными-огромными. Она держала время – как могла. Ей казалось, что весь небесный свод – на её плечах, ещё чуть-чуть – и небо её расплющит, раздавит, уничтожит.