Блум нажала на ручку, тоже подняла пистолет, открыла дверь и выпустила наружу выдох из самых глубин ада. Казалось, будто до этого в доме было повышенное давление, и вот наконец ему позволили выдохнуть весь свой безгранично скверный воздух. Словно открыли банку салаки с душком, хотя масштаб очень отличался.

Не возникало ни малейшего сомнения.

В доме находился мертвец.

Блум всхлипнула, на мгновение у Бергера перед глазами почернело, но быстро прошло. Что где-то лежит покойник не означало, что дом безопасен. Все могло быть еще хуже. Вдруг кто-то находится в доме и продолжает свою кровавую оргию. Вдруг там находится не один труп, а целое кладбище и совершенно сумасшедший убийца впридачу.

Чрезвычайно умный безумец с поленом.

Бергер и Блум выпрямились, одновременно с попытками подавить обоняние напрягли остальные чувства. Их поразила неухоженность: классическая безвкусная хибара холостяка. Холл, кухня, в ней ничего. И пока ни звука. Гостиная с более чем скромной мебелью. Ничего.

Только эта постоянная, болезненная невозможность дышать.

Лестница на второй этаж, а за полуоткрытой дверью лестница в подвал. Не имея намерения разделяться и ведомые хорошо натренированным инстинктом, Бергер и Блум повернули к двери.

Распахнув ее, Бергер направил пистолет вниз. Блум отыскала допотопный выключатель, подергала его несколько раз вверх и вниз. Свет не зажегся. Она достала свой фонарик, Бергер свой. Два конуса света пробежались по низкому потолку, по тесным стенам.

Еще одна подвальная лестница.

И совершенно другая степень сосредоточенности в этот раз.

Шаг за шагом. Невозможно было понять, усиливается ли запах или слабеет, органы обоняния уже были перегружены. Зеленоватые прожилки вдоль потолка и на стенах говорили о том, что пахнуть здесь должно по-другому, самой обычной плесенью. Но в этом заплесневелом доме запаха плесени не ощущалось совершенно.

Лестница уходила вниз спиралью, ее не удавалось разглядеть дальше, чем на метр-полтора. Бергер заметил, что свет фонарика Блум дрожит так же сильно, как и его. И вот перед ними открылось пространство подвала, темное, пустое, сыроватое.

Для начала они осветили стены, чтобы убедиться, что там нет укромных закутков или выходов, и только потом направили фонари в центр помещения.

Там-то он и лежал. Оба луча света были направлены на него. Бергер и Блум, похолодев, прислушались. Звук, который они различали, шел не из котельной, это жужжала мошкара.

Лица не было видно вообще, оно было прижато к полу, свалявшиеся волосы падали на уши и свисали вокруг головы. На теле лежал массивный железный стул. Присмотревшись, Бергер и Блум заметили, что ноги привязаны к ножкам стула кабельной стяжкой. Руки были скрыты под мощным торсом, как будто мужчина упал, сложив руки для молитвы.

Когда-то это было очень натренированное тело.

Кровь вокруг него не просто засохла, а уже давно впиталась в бетонный пол, и остались только едва заметные пятна.

Бергер посмотрел на упавший стул. На левом подлокотнике висели остатки стяжки. Порванной стяжки.

Блум откашлялась, чтобы вернуть себе хотя бы подобие голоса:

– Он сидел, когда его пытали. С привязанными к стулу руками и ногами. Но Андерс Хедблум был очень силен. Он не умер. Собрав последние силы, он разорвал кабельные стяжки вокруг запястий. Он попытался встать, упал, не сумел подняться и умер, уткнувшись лицом в бетонный пол.

– Преступник, вероятно, думал, что он уже мертв, – хрипло сказал Бергер. – Но когда тот ушел, у Андерса Хедблума еще оставались силы на один последний рывок. На что-то, что он любой ценой должен был сделать до того, как умрет. Ты готова к испытанию?

Блум резким жестом остановила его.

– Мы должны подумать, – сказала она. – Не следует ли нам сначала проверить дом? Второй этаж?

Бергер указал на труп.

– На нем лежит пыль. Здесь никто не появлялся уже несколько недель. Просто держи оружие наготове.

Блум еще раз остановила его.

– Сюда рано или поздно придет полиция. Где мы оставили следы?

– На входной двери. Ты трогала что-то еще?

– Здесь то же, что в Порьюсе. Могли остаться волоски, клетки кожи. И если мы сделаем то, что ты хочешь, мы оставим еще больше следов.

– У тебя есть предложение получше?

– Нет, – ответила Блум, достала из кармана куртки резиновые перчатки и дала одну пару Бергеру.

Дрожащими руками они с трудом натянули перчатки.

Взяв труп за бок, они собрались с силами и перевернули тело, которое когда-то было таким мощным. Это оказалось на удивление легко: вьющиеся вокруг них насекомые уже не оставили плоти, а частично она высохла. Опарыши, казалось, уже покинули тонущий корабль. То, что осталось, напоминало забальзамированную египетскую мумию. Опыт подсказывал Бергеру, что Андерс Хедблум мертв уже как минимум три недели, а то и месяц.

И никто не хватился его за это время.

От рук не осталось почти ничего, кроме костей, и они были плотно прижаты к грудной клетке; в этом положении мужчина и умер. Но кисти не были сложены, как для молитвы, они судорожно во что-то вцепились.

Правая рука сжимала карандаш, левая – листок бумаги. Это оказался счет, за электричество. Бергер аккуратно расправил листок и поднес его к свету пустой обратной стороной. Она оказалась не пустой. Большими неровными буквами умирающий человек с трудом нацарапал одно слово. Слово «Бергер».

Бергер уставился на надпись. Блум тоже.

– Что за безумная чертовщина, – выдавил он из себя.

Бледная Блум сказала:

– Преступник оставил его, думая, что он мертв. Но у него осталось еще достаточно сил, чтобы сделать одно последнее необходимое дело. Благодаря накачанным мышцам он разорвал кабельные стяжки, что уже на самом деле было физическим подвигом. Достал из кармана карандаш и какую-то бумажку – всё потому, что им двигало чрезвычайно сильное желание оставить записку. Чрезвычайно сильное желание написать имя «Бергер».

– Но я же никогда, черт возьми, не бывал здесь, – пробормотал Бергер. – Когда он это писал, мы еще охотились за похитителем Эллен Савингер.

– Мы должны вернуть его в исходное положение, – сказала Блум.

– Только без этой бумажки в руке.

– Мы не можем забирать улики с места преступления. К тому же Робин совершенно точно это обнаружит. И такое открытие вкупе с твоей ДНК, которая здесь останется, произведет плохое впечатление. Ты в безопасности, у тебя есть алиби. В Швеции много Бергеров. Возможно, Хедблум имел в виду что-то совсем другое. Мы перевернем его и попытаемся сделать это так, чтобы никому не пришло в голову, что его трогали.

Бергер посмотрел на нее, внимательно посмотрел. Вряд ли это был лучший момент для вникания в детали, но не было ли чего-то странного в ее реакции? Не слишком ли она спешит, торопится? Все ли логично в ее аргументации?