Она, черт возьми, не имела права превращаться в Стуре Росенквиста, в человека, который отказался уступить, когда вся трудовая родня протестовала против того, чтобы дать новорожденной дочери аристократическое имя Дезире.

Уже во времена занятий балетом она охотно позволила переименовать ее в Дессан, но когда ей сразу по окончании дополнительного обучения на опера назначили на работе нового напарника, вопрос с именем, наконец, разрешился. Никакое обращение не нравилось ей так сильно, как Ди, но теперь оно вот-вот выйдет из употребления. Волшебство рассеялось, в НОО она сразу снова превратилась Дезире, и это напоминало смену личности.

Сэм, черт бы тебя побрал, что тебя занесло в Лапландию?

В глубине души Ди понимала чуть больше, чем признавалась. Поскольку она получила давно вожделенную работу в НОО, она отбросила это, но, конечно, она охотно разобралась бы, есть ли связь между внезапной смертью Силь и исчезновением Сэма и Молли. Она почти не сомневалась, что там на севере они прячутся, скрываются от кого-то, вероятно, от СЭПО. «В бесплодье умственного тупика» двойная игра Ди казалась менее случайной, чем она признавала раньше. Она могла убить двух зайцев: снова поднять вопрос о виновности Карла Хедблума и выяснить, что случилось с Силь, Сэмом и Молли.

Вместо этого все это дерьмо прилетело ей прямо в лицо.

И вот она к своему удивлению оказалась за рулем, и в зеркале отражалось ее собственное лицо, только значительно моложе. Такие же карие глаза – Сэм, чтоб его, сравнивал их с глазами олененка – и такие же гладкие, прямые, темные волосы, даже прическа та же, напоминающая каре. Когда Ди смотрела на Люкке, ей часто казалось, что она видит себя в зеркале времени. Она представляла себе зеркало, которое может отражать все возрасты человека, и прямо сейчас Дезире было в нем девять лет, она как раз вот-вот станет Дессан. Но эта девятилетка не занималась балетом, она играла в футбол и, вся перемазанная глиной, сидела на пассажирском сиденье и смотрела на Ди требовательным взглядом.

– Ты супермолодец, – нашлась Ди и погладила дочь по грязной щеке.

– Ты хоть знаешь, какой счет в итоге? – поинтересовалась Люкке с видом, опять воскресившим в Ди тяжелые воспоминания о Стуре. Однако не время сейчас в них погружаться.

– Разве не восемь – четыре?

Лицо Люкке расслабилось, улыбка стала шире.

– Я забила три гола, – гордо сказала она.

– Я очень горжусь тобой, Люкке, – сказала Ди чуть торжественнее, чем намеревалась.

Улыбка дочери сказала ей, что она прощена. Но в эту субботу ей явно не стоило больше допускать промахов.

Уютный вечер. Ей всегда было трудно примириться с этим типично мелкобуржуазным обычаем. Но по мере взросления Люкке Ди поняла, что такие дни сочтены, возможно, ее дочь всего через год-другой с большей охотой будет проводить субботний вечер с подругами. И Ди пообещала себе самой использовать все настоящие и неповторимые уютные вечера, которые им остались.

Пока они ждали, когда откроется правая створка двери гаража, Ди вглядывалась в свой дом и давно опустившиеся сумерки. Безликий таунхаус в пригороде не совсем соответствовал ее ранним мечтам; с другой стороны, конкретных планов у нее и не было. Никаких иных желаний, кроме желания быть по-настоящему хорошей матерью, женой, полицейским и вести достойную жизнь.

В принципе, Ди намного лучше, чем большинству коллег, удавалось оставлять работу на работе. Но не сейчас. Она узнала это состояние. Что-то не дает покоя. И дело не только в том, что у нее есть конкретные сведения – сведения, которые, естественно, следовало бы присовокупить к существующему расследованию, – но и в том, что она загнала себя в угол. И ей надо любой ценой найти выход из этого угла. Никогда раньше она не нарушала никаких правил, и ей не приходилось что-то скрывать от коллег.

И вдруг она живет двойной жизнью.

Ди отправила Люкке в душ, и как раз в тот момент, когда она подумала о двойной жизни и достала из холодильника продукты, дверь распахнулась, и вошел Йонни, все еще в своей одежде врача «скорой помощи». Они обнялись, Йонни, как обычно, взъерошил Ди волосы, что и раздражало ее, и радовало.

– Как все прошло? Они выиграли?

– Восемь – четыре, – ответила Ди, включая плиту. – Она забила три гола. Один головой.

– Головой? Ничего себе! Я же говорил, что пара-тройка индивидуальных тренировок обязательно дадут результат.

– И ты, стало быть, считаешь, что несколько раз кинуть пластиковый мячик в саду – это индивидуальные тренировки?

– Повторенье – мать ученья, – сказал Йонни и начал стаскивать с себя одежду. – Регулярные тренировки – залог успеха.

Ди посмотрела вслед мужу, который неспешно двинулся в сторону гостиной. Даже ему она не может ничего рассказать. Двойная жизнь…

Обед прошел под подробные отчеты о матче. Все это время Ди наблюдала за своей маленькой семьей. Конечно, они хотели еще детей, но не получилось. Люкке и в одиночку вполне заполнила их жизнь. Ди не помнила, чтобы у нее самой было столько энергии в девятилетнем возрасте. С другой стороны, Йонни не был похож на Стуре, он превосходил его по всем статьям. Вероятно, поразительная энергичность Люкке была его заслугой, хотя внешне у нее только округлая мочка уха напоминала отцовскую. В остальном дочь оказалась точной копией матери.

Улучшенной копией.

И она не вела двойную жизнь.

Ужин подходил к концу. Ди налила еще два бокала вина, подхватила вилкой последние спагетти и замерла в ожидании, питая не вполне достойные надежды. Наконец, Люкке, так и сияя от радости, спросила:

– А мы можем посмотреть «Ливерпуль»? Ну, папочка?

Именно на это Ди и надеялась. Классический разгром «Ливерпулем» «Манчестер Юнайтед» в марте две тысячи девятого. Четыре – один. Жемчужина абсурдно огромной коллекции матчей «Ливерпуля», собранной Йонни. Ди знала, что никто не ждет, что она присоединится. Она получила полуторачасовой перерыв. А потом уютный семейный вечер потребует всего ее внимания.

Люкке тоже это знала и прискакала, чтобы с извиняющимся видом обнять мать:

– Увидимся позже.

Ди погладила дочь по щеке. Люкке вприпрыжку понеслась в гостиную. Йонни чмокнул ее и обернулся к Ди.

– Я наведу здесь порядок, – сказала она. – А потом ненадолго загляну в гараж.

Йонни опешил, потом переспросил:

– В субботу вечером в гараж?

– Совсем ненадолго, – солгала Ди.

Ей почти удалось убедить себя, что это ложь во спасение.

Как только вся маленькая семья плюхнулась на диван перед телевизором, Ди ускользнула из дома. Она прошла через обычный гараж и вошла в дальнюю половину двойного гаража. Это было ее святилище. Выражаясь чуть более по-светски: ее кабинет.

Обстановка была очень аскетичной: письменный стол, стул, компьютер и огромная белая доска со всевозможными материалами. Единственным связующим звеном между заметками на стене было то, что все они относились к событиям последних дней. Это были Йессика Юнссон, Хелена Граден, Лиза Видстранд, Карл Хедблум. И это были Сэм Бергер и Молли Блум.