— Котенок, тебе больно? — спрашиваю я.

— Не останавливайся!

— Но ты…

— Я хочу тебя. Я так долго об этом мечтала! Ты такой огромный и мощный… настоящий Медведь, — повторяет она, как в бреду.

Я и так был на грани, а эти ее слова, в сочетании со страстными укусами в плечо, со стонами и горячим дыханием в шею… В общем, у меня вылетают пробки. Слишком быстро.

Но я готов продолжать. Надо только перезарядиться. Моей страсти хватит на всю ночь! И не на одну…

— Котенок, — шепчу ей на ушко. — Я сейчас.

— Что? — испуганно спрашивает она, распахнув глаза.

— Поменяю презерватив.

— И что?

— И продолжу.

— Нет!!! — почти кричит она.

— Почему?

— Не надо.

Она пытается отодвинуться от меня, хотя это невозможно, потому что я все еще в ней. Но она вжимается в кровать, отталкивая меня от себя.

— Что-то не так?

— Все хорошо.

— Ты не успела, — не спрашиваю, а утверждаю я.

— Не успела чего?

— Кончить.

— Ну и ладно.

— Не ладно. Мы сейчас продолжим…

— Нет!!! — снова вопит Юлька.

И умудряется выскользнуть из-под меня. Все время удивляюсь, как ей это удается. Она просто кошкозмея!

— Юль, что не так? — растерянно спрашиваю я.

— Это больно!

— Моя маленькая девочка…

Я пытаюсь поймать ее, чтобы обнять и зацеловать, но она не дается. Чувствую себя ублюдком. Сделал ей больно… Наверное, надо было по-другому. Еще нежнее. Не торопиться. Сначала приручить ее.

Она еще ко мне не привыкла. Ее тело еще не настроилось. Я был слишком напористым. Долбился в нее, как бешеный дятел, офигев от счастья.

В начале мы были одним целым. Но потом наши взгляды расцепились. И, наверное, что-то потерялось. Какая-то связь…

Я беру ее за руку.

— Не трогай меня! — вопит она.

— Я подую туда, где болит.

— Себе подуй!

— Я поцелую, и все пройдет.

— На надо.

— Тебе же было хорошо…

— Было. Пока ты не засунул в меня свою дубинку…

— Я больше не буду ничего засовывать. Клянусь. Я просто поцелую.

Она вскакивает с кровати, я не успеваю ее поймать. Она хватает простыню, заворачивается.

— Ты куда?

— Пить хочу.

Я тороплюсь за ней на кухню. Наливаю ей воды. Ставлю чайник. Достаю бутылку вина.

— Юль, прости меня…

Она смотрит мне в глаза и… улыбается. Но через секунду снова хмурится. Еще мгновение — и на ее губах снова играет загадочная улыбка… Переменная облачность во всей красе.

— Откуда ты знаешь, что я… — начинает Юлька.

— Догадался, — вру я.

— Как ты мог догадаться… А, неважно. Уже неважно. Я уже не…

— Да. Ты уже не девственница.

— Спасибо! — выпаливает Кошка.

И мне совсем не нравится, как это звучит. Какое, нафиг, “спасибо”?

— Хочешь вина? — спрашиваю я. — По такому случаю.

— Неа.

— Точно?

— Ну… Давай. Это точно надо отметить.

— Так… — я шарю по шкафам. — А штопора-то у нас и нет.

— Значит, я не хочу вина.

— Медведи не отступают перед трудностями.

Я иду в кладовку. Возвращаюсь с отверткой, плоскогубцами и саморезом. Снимаю с бутылки упаковку, втыкаю в пробку саморез и вкручиваю его при помощи отвертки.

Кошка смотрит на это, передергивает плечами и морщится.

— Что, так больно было? — виновато спрашиваю я.

— Спроси эту пробку, больно ли ей! — сердито бурчит Юлька.

— Ну у меня болт, а не заостренный саморез…

— У тебя хуже!

Блин… Я прямо монстр.

Цепляю саморез плоскогубцами и одним движением выдергиваю пробку. Наливаю нам вина, достаю из холодильника разные закуски.

Юлька салютует мне бокалом:

— За болты и саморезы!

Я ржу и чокаюсь с ней. Эта девчонка просто огонь и порох! У нее острые когти и такой же язычок. Она дерзкая колючая роза и нежная трепетная ромашка. Она доверилась мне, а я…

Болты и саморезы… Так…а почему во множественном числе?

Она пьет вино, тянется к кусочку сыра, и с нее соскальзывает простыня. Аппетитные персики с набухшими вишенками… М-м-м! Лучшая закуска к белому сухому.

Я смотрю на нее и философски размышляю, воткнет ли она мне в глаз отвертку, если я попробую заглотить ее вишенки.

А Юлька в это время смотрит на мой увеличивающий член и возмущенно вопит:

— Что это?!

— Нормальная реакция на ненормально прекрасную женщину.

— Убери это! Оденься!

Ладно. Я иду в спальню, достаю из шкафа шорты, с трудом натягиваю и возвращаюсь. Юлька сверлит взглядом надувшийся парус.

— Он огромный! — с упреком произносит она.

— Разве это плохо?..

— Это ужасно! Советую тебе его укоротить.

— Серьезно?

— Ага. Есть же операции по увеличению. Значит, должны быть и по уменьшению.

— Должны быть, — киваю я. — Но мы с тобой не будем принимать опрометчивых решений.

— Мы с тобой?!

— Ну конечно.

Юля

Михей хохочет над моей фразой про укорочение удава. С чувством юмора у него все в порядке. А что касается других чувств… я сейчас не могу об этом думать. Я слишком ошарашена.

Это было совсем не так, как себе представляла.

В сто раз мощнее, сильнее, невероятнее… И больнее! Я как будто попала в жерло вулкана в тот момент, когда там происходило землетрясение. Я сгорела, расплавилась и почти потеряла сознание… Не от боли. Сама не знаю, от чего.

Но все же это было больно.

И, когда Михей остановился, а я почувствовала, как у меня там все адски саднит и пылает — я больше не захотела продолжать. Да как можно продолжать, когда у меня практически открытая рана? Я же не мазохистка.

У Михея почти фонарный столб. Он не просто большой. Он гигантский! Даже в фильмах для взрослых были не такие огромные. И, как бы я не ужасалась его размеру, он только смеется. Заметно, что своим удавом он гордится. И у него есть все основания…