– Видели ли вы его после убийства?

– Вы меня за идиота держите? Я же знаю, что его ищут. Нет уж, пожалуйста, меня не вмешивайте. Мне что нужно? Чтобы Адам работал и его продукция уходила. По счетам тоже кто-то должен платить. Слышал только… он у какого-то кореша ночевал, но того уже нашли и допросили. – Джон сделал полный оборот на стуле, снова высморкался и пристально посмотрел Тедди в глаза. Колечко на брови блеснуло в свете настольной лампы. – Не думаю, чтобы Адам ее убил. Уверен – не убивал. Он, конечно, иногда бывал с ней суров, но это потому, что любил, вот почему.

Тедди подождал, не последует ли что-то, но Джон молчал. Задумался и уставился в какую-то точку за спиной Тедди. Возможно, осенило какое-то художественное озарение.

В дверь позвонили. Джон вышел. Тедди слышал, как он с кем-то разговаривает в прихожей.

Через минуту хозяин вернулся с квадратной картонной коробкой, открыл и разрезал пиццу на восемь ломтей.

– Что ж, думаю, сказал все, что знаю. Вы можете идти, я хочу спокойно поесть.

– Последний вопрос. Что значит «бывал с ней суров»?

Джон ответил не сразу. Достал из пластмассовой баночки квашеную капусту с луком, положил на один из ломтей и целиком отправил в рот.

– Сами знаете, – сказал он с набитым ртом. – Есть такие женщины… умеют вытащить из тебя самое худшее, что в тебе есть.

Иногда казалось – прошел целый год, иногда – как будто все случилось только вчера. Только что Шамон был жив, а теперь его нет. И никогда больше не будет. Газеты два дня писали про дерзкий налет на больницу, а потом случилось тройное убийство в Мальмё, и все. Был человек – и нет.

Никола очень много спал. Снотворные, иногда пара-тройка затяжек травой. Просто так, без вспомогательных трюков, заснуть не удавалось – его словно подбрасывало в постели.

Ему казалось, что даже солнце в эти дни не всходило.

Непроглядные сумерки ярости и горя. Никола не находил себе места.

Он выходил купить жратвы и поминутно оглядывался: казалось, они за спиной, эти отморозки из больницы. Слушал старую музыку – любимые лоты матери. R. Е. М. – Everybody hurts. Эрик Клаптон – Tears in heaven.

Позвонил Георгу Самуэлю еще до похорон. Заболел. Какая разница, поверит ему Георг или нет.

Он должен найти дорогу в этом мраке.

Не он один: Юсуф и Белло звонили, обещали помощь.

Одно-единственное слово колотилось в голове, как шипящие удары пульса: месть, месть, месть, месть.

Исак дал команду: начинать. Никола и Юсуф поехали в Каролинку. Они шли тем же путем, что и отморозки, – через главный вход. Все время поглядывали наверх. Сразу обнаружили камеры в вестибюле, вдоль коридоров – понатыканы везде, где только можно. Большой брат не дремлет.

Подошли к окошку информации. Молодая женщина с очень коротко, под машинку постриженными зелеными волосами, кольцом в носу и татуировкой на шее, изображающей Малышку Мю. Модница не сразу сообразила, что они от нее хотят, а когда поняла, чуть не рассмеялась.

– Даже обсуждать нечего, – сказала она и захлопнула окошко.

– Лесби во всю щель, – прокомментировал Юсуф.

Никола попросил позвать начальника смены. У этого наоборот: волосы до плеч. В форме, небольшого роста, с кривыми зубами.

– Пидор во всю жопу, – прошептал Юсуф.

Начальник выслушал просьбу Николы и решительно замотал головой.

Конечно же, нет. Само собой разумеется: мы не имеем права кому-либо показывать видеозаписи того дня.

Он произнес эти слова и состроил такую печальную мину, будто Шамон был его лучшим другом.

– Только полиция имеет право просматривать записи. Они занимаются расследованием.

Подумал и добавил:

– Они, а не вы.

Они ждали почти весь день. Засекли, когда начальник смены уходит на ланч, когда кончает работу. Проследили, где паркует машину – старый «фиат-марея» с ржавыми дисками.

На следующий день Юсуф вскрыл машину и прилег на заднее сиденье с ножом из углепластика. Никола метров с двадцати проверил – нет, снаружи Юсуф не виден.

Вот и длинноволосый. Повернул ключ, открыл дверь, устроился на сиденье. Никола видел, как Юсуф резко поднялся и приставил к его шее нож. Вид у Юсуфа был такой, словно он смиренно умоляет о помощи.

Через полчаса у них была ссылка на выложенные в dropbox четырнадцать фильмов с камер наблюдения. Четырнадцать камер. Четырнадцать углов зрения. Четырнадцать секвенций: убийцы в солнцезащитных очках.

Никола, Юсуф и Белло выбрали самую внятную: с камеры у лифта. Двое стоят неподвижно, ждут, когда откроется дверь. Камера смотрит на них со стороны и сверху. Очень близко, не больше двух метров. У одного из отморозков тату на шее: похоже, скорпион или что-то в этом роде. Попробовали увеличить – картинка тут же раздробилась на пиксели. Неважно: есть с чего начать.

Ближайшие несколько дней по вечерам Никола, Юсуф и Белло обошли все клубы и кабаки в Сёдертелье. Показывали распечатки с фильмов вышибалам, официантам, барменам, кое-кому из посетителей.

– Вы знаете кого-то из этих ребят?

Несмотря на невинно сформулированный вопрос, почти все понимали, о чем идет речь. Убийство Шамона не осталось незамеченным.

Говорили со знакомыми, говорил со знакомыми знакомых. Останавливали кадр: вот он входит в лифт. Тут татуировка видна лучше всего. Хоть и не очень четко. Еще раз. И еще раз.

Все хотели помочь. Рассказывали какие-то небылицы. Но верить никому нельзя: чего не наплетешь, чтобы услужить Мистеру Первому! Так что даже если бы кто-то и опознал убийц, пришлось бы десять раз проверить.

Но нет. Никто не опознал.

Ни один человек.

Через неделю пришло время – Исак ждет отчет. Юсуф нервничает: вчера выходил из дома, а к нему двинулась древняя полусгнившая «тойота» – пассажирское стекло опущено, а из него торчит ствол автомата. Еле успел нырнуть в подъезд. Стрельба drive-by средь бела дня: добро пожаловать в новую Швецию. Южные пригороды Стокгольма постепенно превращаются в Дикий Запад. Или Чикаго времен Депрессии. А сука-Мюррей со своими ищейками – чем они занимаются? Чем все общество занято? С катушек можно съехать.

Время ланча. Исак.

Как всегда, массивные черные наушники. Как всегда, любимое блюдо: нуазеты со свининой. Мистер Первый никогда не снимает наушники за едой. Белло нервно заламывает пальцы на левой руке: указательный, средний, безымянный. Потом в обратном порядке: безымянный, средний, указательный. Нервничает, как школьник в кабинете ректора.

Исак. Бритая голова, живот упирается в столешницу, хотя стул порядком отодвинут. На предплечье татуировка: сирийский орел. Вообще-то никакой не орел. Шамон рассказывал: это факел с крыльями. Или, может быть, крылатое солнце.