1

— Я только что узнал — Отаров в Литве.

Александр Борисович проговорил эти слова абсолютно спокойным голосом, но, судя по сурово сдвинутым бровям, по мрачному взгляду, по напряженным желвакам под кожей щек, было ясно, в какой он ярости.

Меркулов отвернулся от окна, возле которого стоял, быстро глянул на Турецкого и сказал с иронией в голосе:

— А чего ты, собственно, хотел? Чтобы он спокойно дожидался, пока ты выроешь ему яму? Разумеется, он сбежал, как только запахло жареным. Твоей вины здесь нет. У тебя все равно не было никаких доказательств. Черт, да даже если бы ты его задержал… а я сомневаюсь, что суд выдал бы тебе постановление… все равно, рано или поздно, тебе бы пришлось его отпустить. Отаров оборвал все нити, ведущие к нему. Ты уже получил медицинское заключение о смерти Дубинина?

— Получил, — мрачно отозвался Турецкий. — Он и в самом деле умер от сердечного приступа.

— Дачу его обыскали?

— И дачу, и квартиру, и кабинет. Нигде ничего не нашли.

Меркулов отошел от окна и тяжело опустился в кресло.

— Ладно, Саня, не переживай. Делай свою работу, а над остальным поломаем головы потом, когда время придет. Что там насчет Романа Петрова? Он действительно так страшен, как его малюют?

— Кому как, — ответил Турецкий. — Информация о нем противоречива. Наверняка известно только то, что Роман Петров — успешный литовский бизнесмен. Василяускас создал ему самые благоприятные условия для процветания.

— ДГБ уже высказал свои подозрения на его счет?

— А то! Литовские спецслужбы подозревают, что, помимо легального бизнеса, Петров торгует деталями военных вертолетов со странами, поддерживающими терроризм.

Константин Дмитриевич присвистнул:

— Ого! Серьезные обвинения. А что президент?

— Президент публично осудил коррупцию и беспредел мафии, — ответил Турецкий. — Однако персонально от Петрова он никогда отмежеваться не пытался. Более того, своими действиями он всегда выступал в его поддержку. Не знаю, правы литовские спецслужбы или нет, но степень влияния Петрова на Василяускаса очевидна. Это доказывает тот факт, что президент в срочном порядке, в обход всех законов, предоставил Петрову литовское гражданство. Литовцы утверждают, что по прямому указанию Петрова Василяускас увольнял руководителей правоохранительных учреждений, которые пытались разобраться с бизнесом Петрова и его делового партнера Отарова.

— Доказательства у них какие-нибудь имеются?

Турецкий пожал плечами:

— Доказательства все те же. Телефонные разговоры Петрова с Отаровым и его советниками. Расшифровки их, как я уже говорил, опубликованы в газетах. А насчет того, какие из этих разговоров настоящие, а какие — фальшивка, это только одному литовскому Богу известно.

— Думаю, не только ему, — заметил Меркулов.

Турецкий невесело усмехнулся:

— Ну да. Еще самому Василяускасу. Между прочим, обвиняют не только Петрова и Отарова. Если ты помнишь, в докладе ДГБ упоминаются девять фамилий. Четверо из фигурантов — русские, остальные — местные, литовские мафиози.

Некоторое время они молчали. Затем Турецкий спросил, машинально понизив голос:

— Костя, ты сделал то, что я просил?

— Да, — ответил Меркулов. — Я обо всем договорился. Он будет ждать тебя сегодня вечером, в пять часов, возле магазина «Охотник» на «Новых Черемушках». Он сам тебя узнает и сам к тебе подойдет.

— Как он выглядит? — спросил Турецкий.

— Понятия не имею. Мне сложно было на него выйти, и главным условием у тех, кто меня с ним свел, было не называть никаких имен. — Константин Дмитриевич сделал паузу и, усмехнувшись, добавил: — Я знаю только, что он — мужчина.

— Ценная информация, — хмыкнул Турецкий. — Надеюсь, он придет на встречу не в черной маске?

— Это ты увидишь сам, — ответил Меркулов. — Не бери с собой никаких записывающих устройств. Это тоже его условие.

— А как насчет ручки и блокнота? — ернически поинтересовался Турецкий. — Их тоже не брать?

Меркулов грустно на него посмотрел и сказал:

— Вижу, я сумел поднять тебе настроение. Это хорошо. В таком случае, иди и работай.

— А если оно снова опустится ниже планки, я могу к тебе прийти?

— Запросто, — кивнул Меркулов. — К твоему приходу я куплю себе клоунский нос и воздушные шарики. Вместе и посмеемся.

Ждать на улице было холодно и неприятно. Как назло, денек выдался ветреный, и, кроме того, с неба падал колючий снежок, а Турецкий забыл надеть шапку. Теперь он прохаживался вдоль магазина «Охотник», сунув руки в карманы пуховика и утопив худые щеки в поднятом пушистом воротнике.

Агент службы внешней разведки (с которым Меркулов договорился о встрече, воспользовавшись своими «приватными» каналами) опоздал на встречу с Турецким минут на пятнадцать. Это был невысокий, крепко сбитый человек в черной куртке и серой утепленной бейсболке, низко надвинутой на лоб.

— Вы Турецкий? — спросил он баском, остановившись в метре от Александра Борисовича.

— Он самый. А вы…

— Я тот, кто вам нужен, — сказал человек в серой бейсболке. — Вы не против, если мы спустимся в метро и поговорим там?

— Да вообще-то нет, — ответил Турецкий. — А что, если мы поговорим у меня в машине? Там тихо и тепло, и никто не помешает.

Человек в серой бейсболке покачал головой:

— Нет. В машине мы говорить не будем.

— Ну что ж, в метро так в метро.

Они спустились в метро и продолжили беседу, стоя у колонны на платформе. «Все-таки не на улице», — утешал себя Турецкий, поглядывая на проходящих мимо людей, которым еще предстояло выйти в уличный холод, в ветер, под колючий снег.

Человек в серой бейсболке был кряжист и широкоплеч. Лицо у него тоже было широким: широкие татарские скулы, толстые губы, широко поставленные черные глаза, а между ними — плоский боксерский нос «внашлепку».

— Как мне вас называть? — спросил Александр Борисович.

— Никак, — ответил человек. — Постойте секунду спокойно.

Турецкий не успел спросить, что означает эта фраза, а короткие, сильные руки агента уже уверенно обыскали его — как сказали бы Ильф и Петров, со стороны это было похоже на дружеские объятия и похлопывания.

— Ну что? — иронично поинтересовался Турецкий. — Убедились, что я чист?

Агент кивнул:

— Да. Теперь спрашивайте — я отвечу. У вас есть пять минут.

— Черт, — выругался Турецкий. — И что это все вокруг повадились давать мне по пять минут на беседу? Я что, похож на школьника, сдающего экзамен?