— Вот и хорошо, — резюмирует Данияр и кивает на спорткар, к которому с визгом радости бежит Олежка, — Цветкова, лицо проще сделай, и люди к тебе потянутся. — Тихо говорит мне и открывает дверку.

Больших усилий стоит не сорваться с места и не убежать в противоположном направлении, и только Олежина улыбка во все лицо заставляет сжать кулаки и сесть на сиденье. Аристов снова повторяет вчерашние действия, нарочно задевая бедро рукой, когда пристегивает нас. Меня точно током прошибает и бросает в пот от легкого прикосновения. Да, что же это такое?!

Смотрю только вперед, изучая лобовое стекло и не обращая внимания на хозяина машины, который убивает своей наглостью. Стоит отъехать на несколько метров от фитнес-центра, как Данияр добивает меня окончательно, спрашивая у Олежки:

— Ты голоден, боец?

— Не-е-е, меня Лика на работе накормила. — Братишка водит рукой по коробке, которая мирно стоит у нас в ногах. — Картошкой жареной и огурцом. А Ваня мне шоколадку дал и чая налил. — Выдает все Олежа, заставляя мои щеки гореть.

— Даже та-а-ак, — усмехается Дан, и я чувствую его пристальный взгляд, хоть и смотрю в одну точку, — я бы тоже от картошечки не отказался с поджарочкой.

— А Лика мне такую и делает, — радостно произносит братик, от чего мои руки начинают потрясываться, — только мы тебя не угостим, там дома…

— Олежа! — Резко вылетает у меня.

В салоне виснет гнетущая тишина, а я смотрю в одну точку на лобовом стекле. Пытаюсь не думать, как это выглядит со стороны, и что думает Аристов. Наверняка, ничего хорошего. Как-то ведь он вернул конструктор?

Не нужно быть Вангой, чтобы понять, где он мог забрать подарок. Владимир продал, а Дан выкупил. От этой мысли становится тошно. Все равно потратил деньги…

— Не страшно, боец, я и сам приготовлю. — С улыбкой отвечает Аристов, и Олежка снова оживает, начиная рассказывать, как провел день в детском саду, а потом и в комнате охраны.

Молчу, потому что меня колотит внутри, а если заговорю, то сорвусь на Дана. Нельзя вот так нагло врываться в чужую жизнь и вносить свои правила. Нельзя!

Дорога до дома кажется настоящим адом, потому что в моей голове война. Мысленно сражение с Данияром, которому я обязательно все выскажу, но только не при Олежке.

— Спасибо. — Скупо бросаю ему и увожу ребенка домой, снова ощущая на себе тяжелый взгляд.

Так можно и спину прожечь.

Перед дверью мы с Олежей замираем и переглядываемся. Я киваю ему и слегка улыбаюсь. Если Владимир опять на кураже, то придется сидеть смирно. Медленно поворачиваю ключ и открываю дверь, заглядывая в коридор. Вроде тихо.

Заходим внутрь. Я забираю коробку из рук братишки и чуть ли не охаю, когда в коридоре загорается свет.

— Где бродите так поздно? — Хмурый Владимир стоит около входа в спальню и пронзает нас взглядом.

— Я на работе была.

— Укладывайтесь. Уже поздно. — Говорит после недолгой паузы, и я толкаю Олежку к двери в нашу комнату. — Ангел, — останавливает меня отчим, поглядывая на конструктор, — пусть этот твой дружок, — он кивает на коробку, — держится подальше от моего сына. Я тебя предупредил. — Цедит сквозь зубы, а я замечаю в тусклом свете, что у него под левым глазом припухлость, которая точно превратится в синяк. — Просто так ему то, что сделал, с рук не сойдет. Спокойной ночи.

Дверь в его спальню с грохотом хлопает, а я вздрагиваю, пытаясь переварить услышанное. Медленно волочу ноги в нашу комнату, где Олежка успел скинуть с себя одежду и схватить полотенце, и опускаю коробку на пол. Братишка радуется, а я даже представить боюсь, чем обернется для нас этот подарок.

Все повторяется. Олежка снова после купания играет с лампой, а я не подхожу к окну, не желая видеть там спорткар. Что ему надо? Чего этим добивается?

Меня трясет даже тогда, когда ложусь в постель и обнимаю братишку. От злости, ненависти, страха… Да от всего…

Я с трудом засыпаю и просыпаюсь от того, что через закрытую дверь пробирается приятный аромат. Мне кажется, что пахнет омлетом. Мама раньше часто готовила его по утрам.

Открываю глаза и понимаю, что это не сон, а явь. Судя по шагам и шуму, Владимир уже на ногах, и мне страшно увидеть бутылки с раннего утра. Пропускаю свою привычную тренировку и лежу, смотря в потолок. Желудок начинает завывать от голода, но я продолжаю смотреть в одну точку, и когда звенит будильник, бужу Олежу.

Мы собираемся в закрытой комнате, а после идем умываться, где и застает нас Владимир. Синяк уже прорисовался, глаза ясные, одежда свежая, что вызывает недоумение, и не только у меня.

— Идите завтракать. — Раздраженно говорит отчим, а я перевожу взгляд на Олежку.

Мы идем за Владимиром и садимся за стол. Я наливаю себе только чая, потому что под пристальным взглядом отчима кусок в горло не полезет. Олежа тоже не притрагивается к завтраку.

— Лика, сделай мне бутерброд. — Просит тихо, и я поднимаюсь, стараясь не замечать скрежета зубов Владимира.

— Почему не ешь омлет? Я же для тебя старался. — Все с тем же раздражением спрашивает он, пока я намазываю масло на батон.

— Я не хочу. — Смело заявляет Олежка, смотря своему отцу прямо в глаза.

Тишина, которая виснет после этих слов, режет уши и капает на нервы. Мужчина напряжен, а я не знаю, как себя вести. От него не пахнет перегаром. Трезв, как стеклышко, но от этого не легче.

— Хорошо. — Владимир поднимается, а я вздрагиваю от того, как он резко отталкивает стул. — Я на работу.

Смотрю ему в спину, решая убить Аристова. Влез, куда не следует, и не подумала о том, чем для нас это обернется. Сажусь за стол и пью чай, теряя аппетит от мыслей, которые лезут в голову так же нагло, как Данияр в нашу жизнь.

В детский сад идем молча, и только около ворот Олежка улыбается мне и обнимает на прощание. Долго смотрю ему вслед, после чего направляюсь к остановке.

По дороге в школу настолько накручиваю себя, что готова убить мажора, который не является на занятия. Круглов тоже витает в облаках, хмурится и не идет на контакт, делая вид, что увлечен уроками и только, когда я иду к выходу, он увязывается за мной и порывается проводить до остановки.

— Сколько ты еще будешь наказан? — Спрашиваю, выходя из здания.

— Не знаю, — Макс пожимает плечами, — Цербер сказала это надолго. — Он