За этими воспоминаниями я и не заметил, как вновь очутился в чайном домике и, выйдя в вестибюль, с удовольствием закурил. В голове роились самые разные мысли, и требовалось привести их в порядок. Тут появился ординарец и стал интересоваться, не надо ли мне чего-нибудь. Только тогда я понял, что страшно проголодался.

— Будьте любезны, принесите мне кофе и еще чего-нибудь к нему, — попросил я.

Как по мановению волшебной палочки мне быстро накрыли богатый стол. Положив портупею, фуражку и перчатки рядом с собой, я собрался было перекусить и насладиться покоем, как вдруг передо мной вновь возник ординарец и сообщил:

— Господин генерал Штудент просит вас пройти в соседнюю комнату!

В то же мгновение открылась дверь, и мне пришлось прервать свой запоздалый обед. Войдя в небольшое помещение, я доложил генералу о своем прибытии. Им оказался полноватый и жизнерадостный человек. Глубокий шрам на лице напоминал о тяжелом ранении, полученном в 1940 году под Роттердамом.

Я сообщил ему, что фюрер только что в общих чертах объяснил мою задачу. Тут в дверь коротко постучали и — еще один сюрприз, но, как оказалось, не последний в этот богатый событиями день — в комнату вошел рейхсфюрер СС Гиммлер, которого я видел до сих пор только на портретах. Он, наверное, хорошо знал генерала воздушно-десантных войск, поскольку они обменялись дружеским приветствием, пока я ждал момента, чтобы представиться как положено по уставу. После короткого рукопожатия рейхсфюрер СС предложил нам сесть.

Первым, что бросалось в глаза у Гиммлера, — это его старомодное пенсне. Застывшие и совсем не броские черты лица не выдавали ни единой мысли этого всесильного человека. На нем был китель защитного цвета с узкими, как я заметил, погончиками СС, не относящимися непосредственно к войскам СС[111]. Униформу дополняли галифе и сапоги для верховой езды. Как я убедился позднее, он никогда не надевал удобные для ношения длинные брюки.

Гиммлер по-дружески улыбнулся нам и стал обрисовывать политическую ситуацию в Италии. Он тоже не верил, что новое правительство Бадольо останется в лагере стран оси. Была названа масса имен офицеров, политических деятелей и аристократов, ни одно из которых прежде я не слышал. Поскольку одних рейхсфюрер называл надежными, а других предателями, то мне пришло в голову пометить некоторых для себя. Однако не успел я достать блокнот и ручку, как Гиммлер чуть ли не с бешенством обрушился на меня:

— Вы с ума сошли?! Как можно такое записывать?! Это же строжайшая тайна! Запоминайте!

Я, конечно, немедленно убрал письменные принадлежности и подумал:

«Хорошенькое начало! Вряд ли в суматохе этого дня мне удастся запомнить хотя бы одно из сотни упомянутых им имен. Ладно, обойдусь и без них!»

Гиммлер говорил без умолку, не давая нам со Штудентом вставить хотя бы одно слово. Но нам, собственно, и сказать было нечего. Между тем рейсфюрер продолжал сыпать фамилиями и вопреки всем правилам поведения приличных людей не скупился на эпитеты в отношении той или иной личности. Я, конечно, старался запоминать, но для одного раза их действительно было слишком много.

— Падение Италии не вызывает сомнений, — заявил Гиммлер. — Единственный вопрос заключается лишь в том, когда это произойдет. Возможно, со дня на день. Итальянские эмиссары уже ведут в Португалии закулисные переговоры с союзниками!

И вновь посыпалась череда фамилий, названий населенных пунктов, сопровождаемая выдержками из секретных донесений.

Затем Гиммлер принялся обсуждать с генералом Штудентом вопросы, которые меня не касались. Было уже одиннадцать часов вечера, и мои товарищи в Берлине наверняка извелись в ожидании моего звонка. Поэтому я испросил разрешения отойти, чтобы позвонить.

В коридоре в ожидании соединения со своей частью я вытащил сигарету и в раздумье закурил.

«По крайней мере, задание в общих чертах понятно, — размышлял я. — Остается только большой вопрос, как его выполнить…»

Тут в коридор вышел и Гиммлер. Увидев меня с сигаретой в руках, он буквально накинулся на меня:

— Опять эти проклятые сигареты! Разве трудно хотя бы несколько часов не курить? Вижу, что вы не тот человек, который нужен для этой миссии!

Он бросил на меня испепеляющий взгляд и удалился.

«Ну и дела! — расстроился я. — Второй раз за вечер он набрасывается на меня. Видно, я не очень-то понравился господину Гиммлеру. Может, следует считать себя уже отстраненным от проведения операции?»

Раздавив сигарету каблуком сапога, я ошарашенно думал, что же мне делать дальше. И тут ко мне подошел адъютант фюрера, который, видимо, все слышал.

— Все не так страшно! — сказал он. — Рейхсфюрер распекает всех кого не лень! Через несколько минут он уже и не вспомнит об этом. Очевидно, рейсфюрер сейчас взвинчен чем-нибудь, а когда он в таком состоянии, никогда не знаешь, как себя с ним вести. Идите спокойно к генералу Штуденту и обговорите с ним свои дальнейшие действия.

Я последовал его совету и вернулся в кабинет, где все было решено буквально за несколько минут. На следующий день в восемь часов утра нам с генералом надлежало вылететь в Рим, причем мне предстояло сыграть роль его офицера для поручений. В это же время пятьдесят бойцов моей части должны были вылететь с берлинского аэродрома на юг Франции, а оттуда вместе с частями 1-й парашютной дивизии воздушно-десантного корпуса, срочно перебрасывавшегося по воздушному мосту в Италию, направиться в Рим.

— Остальное решим на месте, — подытожил нашу встречу генерал Штудент. — Надеюсь, что наше сотрудничество даст хорошие результаты. До завтрашнего утра!

Не успел я выйти в коридор, как раздался телефонный звонок.

— Что случилось? — послышался взволнованный голос обер-лейтенанта Радла. — Мы все тут места себе не находим в ожидании вашего звонка!

— У нас срочное задание. Приступаем завтра утром. По телефону более подробно ничего пока сказать не могу. Мне самому необходимо все хорошенько продумать. Свяжусь с вами позже. И чтобы в эту ночь никто не спал! Все автомашины должны быть на ходу, так как предстоит принять кое-какое снаряжение. Со мной отправятся пятьдесят человек. Только самых лучших и со знанием языков романской группы[112]. Жду от вас предложений по офицерам для участия в операции. Я тоже прикину, кого лучше взять. Приготовьте снаряжение для работы в тропиках и сухие пайки! К пяти часам утра все должно быть готово. Как только приму решение, перезвоню.